Три дня иного времени

Все будто выдохнули с облегчением: не посторонний, имеет статус, должность и назначение человек. Пару смешков я всё же услышала, а Люба не постеснялась вслух прокомментировать:

– Вот, значит, для кого тортик-то предназначался...

Я подала Августу чашку чая, руки у меня дрожали. Может быть, и другие это заметили? Девочки ведь приглядчивы к таким вещам... Сесть Августу было негде, и он продолжал стоять, где стоял, прислонившись к дверному косяку, грея руки о чашку.

– Где вы работаете, Август?
– подала Анжела голос со своего места.
– Правильно ведь произношу ваше имя? Август - как месяц?

– Правильно. В одном НИИ, - спокойно ответил мужчина, рассматривая девичьи лица перед ним. ('Он отлично держится, - пришло мне на ум.
– Именно так и должен был бы себя вести друг отца: не отсиживаться трусливо в спальне, а выйти поздороваться со всеми. Отчего же мне так неспокойно?')

– А над чем именно вы сейчас трудитесь?
– продолжала Анжела его допрашивать.

– Не скажу, я и Веронике не сказал. Кстати, Виктория и Вероника - действительно два разных имени. Извините, что невольно подслушал.

Девушки рассмеялись:

– Да, Танька-то горластая у нас!

(Таня получила от соседок пару дружеских тычков.)

– Почему не скажете?
– всё не унималась Анжела.

– Потому что нужно блестяще знать некоторые специальные области теоретической физики, чтобы хотя бы в общих чертах понять, о чём речь.

– Ясно. А ещё вопрос: вы женаты?

– Анжела, ты утомляешь моего гостя, - пробормотала я. Внутри я уже вся кипела: что это такое, в конце концов!

– Вы же видите, я кольц'a не ношу.

– Ну, в командировку многие ездят без кольца...
– дерзко заметила 'подруга'.

Смешки, перешёптывания.

Только бы он не сдался перед её натиском, только бы мне не стало стыдно за него! Но как она не постыдится?! Где справедливость на свете?!

– Если бы я был женат, - ответил Август с достоинством, - я бы не нашёл возможным ездить в командировку без кольца.

– Отчего же это, позвольте узнать?
– съехидничала Анжела.
– Облико морале? Моральный кодекс строителя коммунизма, седьмой пункт? 'Честность и правдивость, нравственная чистота, простота и скромность в личной жизни'?

– Нет, не угадали: Ветхий завет, седьмая заповедь.

– Вот это интересно!
– воскликнула Анжела, даже рот открыв от восхищения. Глаза её блестели: хищница почуяла диковинного зверя.
– Я и сама верующая, между прочим...

– Ну, уж это вообще ни в какие ворота не лезет, - произнесла я так, чтобы меня можно было услышать.

– Чего это не лезет?
– насмешливо бросила Анжела и, снова обернувшись к моему гостю, продолжила натиск: - Можно мне прямо сейчас уединиться с вами в соседней комнате, чтобы посекретничать о вопросах веры?

– Боюсь, что нет, мадам: я не считаю вопросы веры предлогом для начала разврата.

– Мадам? Именно мадам? Почему не мадмуазель?

Август изогнул бровь.

– Мадмуазель? Вы так уверены в своей невинности, Анжела?

Люда и Таня поперхнулись чаем. Никто, кроме 'мадам', не удержал смешка. Браво, Август, браво!

Анжела сделала глубокий вдох.

– Хорошо, - заговорила она низким грудным голосом.
– Вы, наверное, уже не участвуете в студенческих вечеринках, вы своё отучились?

– Человек учится всю жизнь.

– Правильно. А если я... тебя приглашу в нашу компанию сегодня вечером, придёшь?

Какое право она имеет говорить ему 'ты'?!

Август не спеша сделал полный глоток чая из чашки.

– Это зависит не от меня, а от Вероники, - ответил он и повернул голову в мою сторону.

Теперь все уже на меня смотрели.

– Верунька, неужели оторвёшься от коллектива? Ну что ты, как тебе не стыдно!
– высказалась Таня.

Нет, не в Тане было дело, конечно... Две простых мысли высветились: надо показать Никите, что у меня есть друг, превосходный, надёжный. И надо показать Августу, что у меня был друг, до сих пор ещё достаточно назойливый, даже небезопасный. Может быть, хоть это его немножко расшевелит?

– Я подумаю, девочки, - предложила я.

– Тут и думать нечего, обещала же!

– Подумает она...

– Август, мы вас очень ждём, вы нам понравились!

Анжела поставила чашку на подоконник.

– Думайте, мои хорошие, а мы пойдём, не будем вас отвлекать, - подвела она итог.
– Ну же, девочки, хватит, пора и честь знать, правда? Лидка, бросай жрать, а то слопаешь весь торт в одну харю, хозяйке и гостю ничего не останется!

('Да и то уже почти ничего не осталось', - вздохнула я.)

С похожими шуточками и прибаутками про необходимость беречь фигуру, не отвлекать научных работников от их труда на пользу обществу и пр. Анжела подняла подруг с места. Ещё прошло пять минут девичьего гомона, толкотни, просьб прийти обязательно, записи на листе бумаги адреса и способов добраться до места, смешков и шуточек, традиционных чмоканий в щёчку при прощании и прочего такого, прежде чем я сумела закрыть за ними дверь.

XVIII

Вернулась на кухню (Август собирал блюдца в раковину за нашими неряхами) и выпалила, раздувая ноздри:

– Это же чёрт знает что такое!

– За что вы на меня набрасываетесь?
– изумился он.
– Чем я перед вами провинился?

– Вы - ничем. Вами я восхищалась. Но Анжела как может так по-хищнически себя вести?! Ещё подругой называется...

– А она действительно ваша подруга?

– Нет, просто так говорится: в одной группе учимся.

– Что же, я вчера как раз...

– Перестаньте!
– возмутилась я.
– Что толку от того, что вы не ошиблись про неё? Людей от постоянной правоты тошнит!

Тут же я испугалась этой своей вспышки.

– Хорошо, - покорно согласился Август.
– Я могу ничего не говорить, никаких суждений не выносить. Действительно, морализаторство раздражает, даже в форме простого наблюдения. Люди не хотят, чтобы за ними наблюдали и выносили им оценки.

– Пожалуйста, извините!

– За что, если вы правы? Я неуместен и не ко времени...

– Август, милый... Меня больше всего знаете что возмутило? То, что она с вами перешла на 'ты'. Почему мне не позволено, а ей можно?