Три дня в Дагезане

Валерий покусал верхнюю губу.

– А вы не из простаков, доктор. Может быть, это вы прокурор? Что-то вы в нашей беседе на допрос сбиваетесь. Не нравится мне это. Я сам к вам пришел.

– Важно понять, зачем вы пришли и с чем, с какой целью.

– С чем, я выложил. А вот зачем, ответить трудно. Предположим, вы мне симпатичны, и я не хочу, чтобы вас подстрелили.

– Спасибо. Уверен, что в вашей иронии есть доля серьезного. Но не все вы сказали. Что-то еще у вас на душе осталось.

– Душа, док, - загадка. Особенно славянская. Оставим ее. И пасечника тоже. Нет у меня улик против него. Но он мне не нравится. Финиш.

– Откуда финиш, Валерий? Четверть дистанции.

– Я сошел с дорожки.

– А нам что делать?

– Бегайте. Можете забежать к старику и поинтересоваться его похождениями.

– Вы и утром его подозревали? Во время нашего разговора в хижине? спросил Мазин.

Художник вспылил:

– Я вам отвечал! Помните, что я отвечал? Никаких предположений! Я к вам не с догадками пришел, а с фактом. Не устраивает он вас - разрешите откланяться.

Он круто повернулся на каблуках, оставив на полу комок грязи, прилипшей к подошве, и вышел из домика.

– Нервный юноша, - проговорил Игорь Николаевич, раздумывая.
– Старика он подозревает. И не подошел к нему в лесу, потому что выслеживал, хоть и не нравится ему это слово. А зачем было следить, если он не знал, что стреляли по человеку в хижине? Не знал? Мог и не знать. Такие ребята легко заводятся. Но материал он нам подбросил. Куда только его употребить? И как систематизировать? Может быть, в самом деле спросить у Демьяныча? Он приглашал меня на чашку чаю.

– Постой. А что плел Валерий об отравлении?

– Это от избытка воображения. Сначала предостерег, потом говорит: зайди! Непоследовательно. Однако зайти придется. Не понимаю, зачем было старику тащить с собой карабин?..

Пасечник увидел Мазина в окно и гостеприимно распахнул дверь.

– Решились, Игорь Николаевич?

– Соблазнился чаем.

– Чаек готов. Он у меня всегда готов. Присаживайтесь.

– Как сапоги, Демьяныч?

– Великоваты сапожки оказались. Портянку подворачивать приходится. Не будет ли неловко, если я их егерю уступлю? Нога у него побольше...

Старик возился неторопливо, и ничего в его поведении не подтверждало подозрений Валерия, разве что желание угодить, да и в том не заметно было угодничества, скорее чувствовалось хорошее доброжелательство.

– Выходит, не продвинулось расследование, Игорь Николаевич?

– Расследование? Это вы, Демьяныч, неточно сказали. Расследовать милиция будет, а мы с Борисом Михайловичем помочь хотели по возможности, да похвастаться пока нечем.

– Может, оно и к лучшему, Игорь Николаевич. Дело замысловатое, запутаться легко. А коль результата нет - значит, на худой конец, и путаницы нет, ошибки нету.

Мазин улыбнулся.

– Кто ничего не делает, тот, по крайней мере, не ошибается?

– Попроще беру. Себя виню, наговорил вам лишнего.

– Лишнего?

– Именно. Про Валерия. Выдумка моя, несерьезно.

– Почему так строго, Демьяныч?

– Если уж бесхитростно сказать, от обиды вышло, Игорь Николаевич. Плохой советчик обида.

– Чем он вас обидел?

Пасечник подул на горячий чай.

– Да ничем вроде и не обижал. Скорее видимость одна. Человек так устроен: составит мнение и поверил, горе одно!

"Они почти одинаково признаются во взаимной антипатии!"

– Как сказал Цицерон: горе порождается не природой, но нашими мнениями?

– Очень верно, Игорь Николаевич. Запомнить такие слова хочется. Мнение - важный предмет. И у меня своя гордость есть. Хоть я не заслуженный художник и ничем не знаменитый, а человек простой, трудящийся, но люблю, чтобы меня люди уважали. Тщеславие такое. Здесь я с людьми поладил, никто не жалуется, а вот Валерий, чувствую, против меня настроен. Зла не делает, но в шутках, насмешках проявляется. То сектантом обзовет, то единоличником. А какой же я единоличник, если за колхозной пасекой смотрю? Зачем такие политические упреки делать? Недобрый он, Игорь Николаевич. Отцу завидовал, а это нехорошо. И насчет супруги его вел себя недостойно. Врать я вам не врал. Что видел, то было. А говорить не следовало. Перепуталось все, а я вроде бы мщу, счеты свожу. Потому повторно вас прошу: сплетню мою до следствия не доводите.

"Хитрит старик, - подумал Мазин.
– Вроде бы сожалеет, а сам не любит Валерия крепко".

– Напрасно беспокоитесь, Демьяныч.

– Успокоили, Игорь Николаевич, успокоили. А то я заметил, изменились вы с утра.

"Ему не откажешь в наблюдательности!"

– В самом деле?

– Сдержаннее стали, посуровели.

"Старик настойчив, и за этим не одно любопытство. Однако о карабине ни слова. Впрочем, если он не знает, что в меня стреляли, зачем ему говорить об этом?"

– С утра кое-что произошло, Демьяныч. В меня стреляли.

Мазин сделал паузу, а пасечник осторожно поставил на стол блюдце с недопитым чаем и вытер бескровные губы.

– В вас? Не ожидал. Слава богу, промахнулись. Как же это произошло?

– Я стоял у окна в домике на озере...
– начал Мазин, а окончив, спросил: - Как вам моя история показалась?

Ответ последовал фаталистический:

– Да раз возникло, Игорь Николаевич, смертоубийство, так что поделаешь? Кто такое начал, того не остановишь, пока он цели своей не добьется или, наоборот, шею не сломает.

– Цель-то в чем?

Пасечник глянул, как показалось Мазину, снисходительно.

– Не знаю, Игорь Николаевич. А вы?

И он принялся наливать себе чай. Не в чашку, а прямо в блюдце, очень крепкий чай из заварного чайника. Густого ароматного настоя.

– Есть у меня, Демьяныч, зацепка для поиска. Пуля. Нужно выяснить, у кого здесь карабин имеется.

Пасечник поднес блюдце к губам и причмокнул, раскусывая во рту кусочек сахара.

– Труда это не составит, Игорь Николаевич. Секреты здешние на виду. От своих не скроешь. Тесновато.

– И вы знаете?

– Знаю, да и без меня вам его фамилия известна.

– Догадываюсь, - согласился Мазин.

– Но не Матвей в вас стрелял. Потому что не такой он парень, чтобы карабин в лесу бросить.

– Бросить?

– Именно. Привелось мне той тропкой ехать утречком. Гляжу, стоит винтовка, к дереву прислоненная. Бесхозная.

"Прислоненная к дереву! Любопытная аккуратность".

– Что же вы с ней сделали?

– Как что? Отвез Матвею.

Мазину стало досадно. Подтвердилась простая и бесплодная версия. Похожая на мираж, проплывший заманчиво по горизонту. Филипенко не стрелял, Валерий не стрелял, Демьяныч тоже. Остаются Олег и Кушнарев. Впрочем, почему он списал первую тройку? Матвей мог пожертвовать карабином, чтобы отвести от себя тяжкое обвинение, Валерий мог подсунуть оружие на пути пасечника и наблюдать из кустов, как тот среагирует. Да и сам Демьяныч... Хотя его психологическое алиби выглядит наиболее убедительно.