Три года счастья

Только бить и царапать кожу.

Стерпит.

Жаль, что убить его не может.

Убила бы.

Точно убила бы.

Тело болит от ее ударов Пирс, но хуже задетая гордость. Элайджа Майклсон растоптал свою гордость и погряз в грязи.

Словно с цепи сорвалась.

Счастье разрушено.

Просто психически нездоровая стерва.

— Ты знал, что моя дочь умерла, потому что Тайлер Локвуд укусил ее? Надя нашла меня, а я не была хорошей матерью, Элайджа. Ты ценишь семью, а я не знала, даже, как говорить с Надей. Понимаешь, Елена влила мне в глотку лекарство и я стала никчемным человеком. Я желала убить ее, и милая Елена сказала мне, что ты оставил меня, потому что я изношенный товар и никому не нужна. Она настроила тебя против меня? Милая, невинная Елена. Как ей это удалось?.Поэтому я желала убить ее. Елена Гилберт отняла у меня все! Я не Ангел! Она сказала, что я не стою тебя, Элайджа. Потом я желала убить себя, сброситься с башни, чтобы не умирать от старости и знаешь Стефан Сальваторе спас меня и я у нас была незабываемая ночь любви. Я решила, что в нем есть то, что ты давал мне — защита и забота. Но ты оставил меня, а мы ведь могли быть счастливы. Это крутится у меня в голове. Как и то, что переселив свой дух в тело Елены, желая жить, я только обрекла свою единственную дочь на смерть. Мне было тяжело надеть маску и смотреть на все этого. Дрянь. Я дрянь! Такой ты меня желаешь видеть? Невыносимой стервой?

Злоба.

Агрессия.

Бешеные глаза.

Такой ее и вправду стоит бояться.

Бояться того, что она не отпускает, хватает за ткань пиджак, швыряет в стену, а Элайджа только и может посмотреть ее, коснуться разбитой губы и руками стереть кровь.

— Ну, само собой, правильный и идеальный ступил в грязь и погряз в ней.

— Катерина… Я заслужил всю эту боль… Никлаус разрушил семью, я поклялся, что не встану на строну… Но я лгу… Лгу самому себе…

— Так ли это? Ты побежишь его спасать, Элайджа, потому что так было и будет всегда… Ты простишь его…

— Клаус проклял Хейли, разлучил ее с дочерью, убил Джиа и заставил меня смотреть, как она сгорает заживо, разрушил семью…

— Тебя добили… Поздравляю! Клаус, просто делал, то, что делает всегда — рушит. Все разрушено, а ты вновь будешь все чинить.

— А что ты чувствуешь?

— Уходи! Я ненавижу тебя. Посмотри во что ты превратился, Элайджа. Ноющее нечто, самоуничижительно относящееся к себе, и сказала бы: «Прощай». Я бы сказала «Прощай », такому мужчине, нашла бы другого. Со мной ты таким не был. Где твое достоинство и гордость? Ты ведь понимаешь, что Хейли даже мизинца твоего не стоит? Вот, что значит один раз стать в грязь. Ты же знаешь, что я говорю правду. Уходи и

— Я впустил ее в свое сердце.

— Как и меня… Меня ты ведь тоже не можешь отпустить.

— Без тебя мне нет места и я так ненавижу себя. Я сдался. Я уничтожил себя. У меня ничего не осталось.

Элайджа Майклсон — олицетворение спокойной, морозной и снежной зимы, тот кто скрывает свои эмоции за маской невозмутимости добит.

Упал на колени. Поддался под напором боли и сдался, не выдержал.

У него влажные ладони испачканные его же кровью, и жесткая трехдневная щетина, и Элайджа чувствует себя слабаком рядом со статной стервозной Кетрин, которая ударила его и не раз, отбросила в стену, что тот впечатался в нее и кажется, был слышен хруст кости. Стоит, смотрит на него, не разжимая ладони, а он ведь вонзил нож прямо в ее сердце. Иногда он ощущает себя жалким в сравнении со всей семьей.

Жалким и слабым.

Жалкий и разбитый.

Она агрессивная.

А может его и привлекают агрессивные женщины?

Женщины, которые могут ударить и заставить жить.

В глазах почернело, кровь застряла в глотке и эта боль, кровь сохнет на губах.

Поделить на ноль, чтобы от Элайджи Майклсона вообще ничего не осталось: ни тела, ни плоти.

Умирает.

Тонет.

Пошел на дно и вытащить его может она.

Видит это и понимает.

Стоит ли этот мужчина то, чтобы бороться?

Просто так он бы не пришел в эту комнату, не стал бы так унижаться, если бы и вправду не был в отчаяние.

И так растоптал свою гордость.

Просто не смог забыть ее и закрыть навечно эту дверь.

Ему нужно прийти в себя.

Его нужно растормошить.

Она протягивает ему руку, помогает подняться, отряхивает подол его пиджака, поправляет синий галстук, смотрит на кровавые пятна, а он игнорирует цепкий взгляд Кетрин, раздражается его внимательностью, или добротой.

Подвести черту.

— Можешь идти. Если моя помощь не нужна, но тебе хуже, чем я. Думаю, ты чувствуешь тоже, что и я: ненависть, обида, гнев, разочарование, пустота, отчаяние. Наши жизни изменились. Ты изменил мою. Я готова была меняться ради тебя, наших чувств, а ты оставил меня.

— Это серьезно, когда один человек меняет жизнь другого, — приподнимает бровь Элайджа, а Кетрин наклоняя голову чуть вбок, подводя его к постели, садится рядом.

— Элайджа, будь осторожен, — давит брюнетка сквозь зубы и стирает кровь его с лица. — Негативные эмоции выплесни на тренировке. Сходи в клуб и представь, что груша для бокса — это лицо твоего брата или злейшего врага. Выплесни в тренировке всю свою ненависть.

— Мне нужно было поделиться, Катерина.

Пирс усмехается шире.

Кофе по-прежнему горький.

Кровь соленая.

Один поцелуй может отнять жизнь.

Он вновь с ней, сжимает ее ладони и если он все еще думает о ней, то может все правильно. Его сердце плачет, как и ее.

Любовь ослепляет.

Может, все, что они искали было рядом?

Постепенно расстояния между ними сокращается.

Правда, в жизни Кетрин Пирс слоган: « Поцелуй меня или убей» сыграл злую шутку.

Ее ослепило, не отпускает.

— Элайджа, не упади еще ниже, чем есть. Прошу, борись и посмотри со стороны во что ты превращаешься. Прошу… Возьми себя в руки… Ради меня… Ради себя… Освободись…

Кетрин внимательно рассматривала лицо напротив, подмечая несколько появившихся морщин. Правда, у Элайджи Майклсона не может быть морщин, а она слишком хорошо изучила лицо. Это прожитое сказалось на нем. Семейные проблемы, утонул, а в глазах бездна. Может и напрасно, но она потянулся к лицу своего бывшего любовника и страстно впилась в губы.

И в это мгновения она и вправду вкладывает себя, все, что чувствовала и чувствует.

Может и напрасно, если для него она была отвлечением, ничем не значащей шлюхой, которую он ославил ради семьи. Для Стефана она ведь была случайной. Дважды наступала на одни и те же грабли.

Неужели шлюха заняла особое место в его сердце?

Неужели он вонзил в ее сердце нож, а Кетрин достала его и прижала к своей груди этот окровавленный, холодный нож.

Майклсон растерялся от такого решения поцеловать. Но взял себя в руки и углубил поцелуй, наслаждаясь происходящим, обвивая ее талию своими руками.

Возможно, не такие уж они и бывшие.

Возможно, бывших и не существует.

Возможно, сердце одерживает победу, если Элайджа Майклсон возвращается к ней и доверяет свое сердце ее рукам прислушивается к звуку ее голоса и тому, что нужно жить.

Ее дыхание возвращает в его жизнь.

Одно дыхание на двоих.

Они все еще вместе.

***

Честно, Элайджа Майклсон отпускает ее руки, закрывает черную дверь и надо же как-то жить, держаться и бороться.

Именно с этими мыслями он просыпается.