Три года счастья

Она и вправду ждала его.

Ждала, чтобы ноты были ровными, как и биение сердец.

Она спасет его.

Она простит его.

Только вот можно ли спастись в холодной постели?

— Я желаю, чтобы ты была рядом и сыграла на скрипке, только для меня. Только моя.

— Я сыграю…

Кивает и улыбается. Она давно не пыталась разгадать намерения этого мужчины. Того, кто просчитывает все на десять шагов вперед. Зачем она ему? Чтобы Хейли ревновала? Чтобы забыть о Катерине? Чтобы утолять его голод?

Хейли пыхнет пунцовым, если это возможно и закипает от злобы, еще секунда и вот-вот пар поцдет из ушей, носа, рта. Она ревнует, когда сталкивается с Джиа в доме Джозефины. Видит, как Элайджа смотрит на скрипачку и та улыбается ему в ответ. Хейли понимает, что у них все хорошо и доверительные отношения, ночи наполнены страстью и пламенем, теплая постель.Отходит, чтобы пригласить Джозефину, а Хейли садиться на стул рядом с Элайджей, скрещивает руки на груди, смотрит на то, как Майклсон расстегивает пуговицу своего пиджака, садится на стул рядом.

— Я рада, что ты нашел кого-то столь… разносторонне одаренного, чтобы проводить свое время.

— Что ты от меня хочешь?

Она и сама не знает, чего хочет: то ли выдрать все волосы на голове Джиа, то ли ударить его, бить о пол, стену.

Элайджа точно знает, что будь на месте Джиа Кетрин, то кровь Хейди украсила бы стены этого особняка. В гневе Пирс бы никто не остановил. Она бы не стерпела оскорбление, даже в такой форме. Ведь будь воля Маршалл она бы прямо сказала Джиа, что та личная шлюха Элайджи и не больше.

Джиа не была похожа на Хейли, ее кожа пахла мускатом. Она умела смеяться и плевала на правила. Она была совсем другой.

Она случайная.

Она добрая.

И да, Майклсон думал, что они в одной лодке.

Вместе в одной лодке.

Джиа добрая, поддерживает Элайджу и рядом с ним. Она зажигалка, которая разжигает в нем огонь. Она искренна в своих чувствах и заботится. Залечивает надеждой его раны.

Он дорог ей, как и она.

Вскоре Хейли поймет, что Джиа рядом с Элайджей из-за чувств и готова на все ради него.

Джиа понимает, как ему так тяжало. Тяжало спасать семью, быть крепким плечом на протяжении тысячи лет, воскресать и умирать, убивать во имя семьи.

— Элайджа сказал, что у твоего ребенка много врагов. Если кто-то прорвется через выставку собак, вы с ребенком сбежите, а я останусь и задержу их.

— Ты меня не знаешь. Почему ты рискуешь ради нас?

— Не обязательно знать тебя. Я знаю Элайджу. И знаю, что ты значишь для него.

Скора мелодия кончится.

Скора в лодке останется только один.

Скора эту любовь убьют.

Она приходит в особняк Майклсонов, когда узнает о Джезефине и всем, что происходит.

Она желает быть рядом. До самого конца. Их конца.

— Ты не должна быть здесь.

— Марсель сказал мне про Джозефину. Я хочу знать кого нам надо убить.

— «Нам» не надо никого убивать. Уходи, прошу.

— Знаешь что? Мне надоело принимать от тебя приказы. Да кем ты себя возомнил?

— Сейчас — не время.

— Никогда — не время.

— И не место. Поверь мне когда я говорю что, ты не можешь здесь оставаться.

— Это ты так обо мне заботишься? Ну и ладно. Жаль что я не играю в угадайку.

Он целует ее и так защищает. Защищает тем, чтобы она была подальше от него, когда начнется бой.

Только так защитит его и она уходит.

Возвращается в место, где они были всегда. Возвращается в комнату Элайджи, заправляет постель, выключает светильник, закрывает открытую книгу. Сегодня Майклсон уходил в спешке и проснулась она в одиночестве.

Сердце колотится и ей нужно прийти в себя, сбросить эту тяжесть, успокоится. Она переживая за Элайджу и тревога не отпускает ее. Здесь должно быть уютно и Джиа полноправная хозяйка.

Отпустит, как только Джиа сможет сыграть мелодию, тянется за футляром.

Слышит шаги.

Это точно его шаги. Джиа ведь заучила его шаги наузусть. Оставляет футляр на постели, оказывается внизу и желает крепко обнять его, поцеловать и знать, что все будет хорошо. Теперь все будет хорошо, потому что он вернулся и все закончилось хорошо.

Музыка ее успокаивает.

С Элайджей ей спокойно.

— Бедная, Джиа.

— Ты, ублюдок! Ты хоть знаешь, каково твоему брату, который из кожи вон лезет, чтобы спасти семью? Кто-нибудь, хоть раз спросил каково ему? Кто-нибудь волновался о нем? Спрашивал, что чувствует Элайджа?

Как же она ошиблась, ведь сталкивается с Никлаусом, у него ведь есть план, он знает, что будет дальше и как причинить боль его брату, ухмыляется, удерживает за плечи, заставляет посмотреть в глаза и говорит: — Сейчас ты пойдешь со мной, снимешь свое защитной кольцо на глазах Элайджи, как только я скажу? Поняла?

Она прекрасное его поняла, идет за ним в особняк, чтобы выполнить приказ и умереть.

Элайджа пытался вразумить брата, сражаться с ним, бить о стену, сжать руку на шеи, пока тот не прижимает его лицо к железному перилу балкона.

Клаус заставит его смотреть.

Клаус заставит его страдать и вольет в глотку Элайджи порцию боли.

— Элайджа?

— Джиа, будь милой девочкой и сними защитное кольцо.

— Нет! Нет!

— Я не могу себя остановить.

Она не может спастись.

Сгорает, как спичка.

Угасла.

Он не спас ее.

Что он наделал?

Что они наделали?

Невозможно включить поворотник, развернуть автомобиль и вернуть все назад.

Невозможно начать и на тормоз.

Она не может сопротивляться, снимает кольцо и сгорает в солнечном свете.

Никлаусу вновь удалось отнять у него все. Никлаус всегда что-то отнимает, поступает так же, как поступили с ним, а Элайджа вонзил клинок в его сердце, помог Хейли бежать с Хоуп.

Удалось обратить в пепел.

Джиа больше не закричит и не заплачит. Она все равно простит его.

Простит, потому что слишком добрая и понимаящая.

Кричать и плакать будет Элайджа Майклсон.

Кричать видя, как на его глазах она сгорает заживо.