Три лилии Бурбонов
Шрифт:
По просьбе своего мужа та пытается уговорить Людовика XIII: герцог хотел бы оставаться нейтральным и не выступать ни за Францию, ни за Испанию. На этом герцогиня настаивает и во время встречи с французским послом.
8 октября, перебравшись с двором в уютный пьемонтский городок Кераско, королевская мадам сообщила мужу:
– Сегодня вечером прибыл месье д'Эмери, которого я приняла как можно лучше со всеми необходимыми церемониями и любезностями, так как Вы мне поручили обеспечить… возвращение Казале, и который также сделал мне, со своей стороны, все комплименты, какие только можно представить себе, рассказав мне о доброй воле, которую король, мой брат, питает ко мне, и о его желании доставить мне всевозможные
Таким образом, благодаря талантам Мазарини и д'Эмери, которые, кстати, быстро подружились, перемирие оставалось в силе до 15 октября. Оно позволило Франции перевести дух и начать в Регенсбурге, в Германии, переговоры с императором. 13 октября чрезвычайные французские послы в Регенсбурге заключили мирный договор, по которому император обязался передать герцогу де Неверу в двухмесячный срок инвеституру на Мантую, французы должны были оставить цитадель Казале, а испанцы — город Казале. Герцогу Савойскому возвращались все его территории кроме Пинероло и Сузы, оставшихся в распоряжении Людовика XIII.
15 октября Кристина даёт письменные инструкции своему духовнику отцу Моно, собиравшемуся в Париж к Людовику ХIII, который должен был «сделать королевой свою сестру». А 19 октября снова пишет мужу:
– Как только пришёл д'Эмери, я сделала ему предложения, о которых Вы говорили, и обнаружила, что он очень доброжелателен и очень привязан к Вашей особе; если бы это зависело от него, я считаю, что всё было бы уже решено, даже если бы его заподозрили в слишком предвзятом отношении к нам; господа маршалы придерживаются такого же мнения о нём, как я выяснила, коснувшись реституции Пинероло...
На мой взгляд, Сибрарио был абсолютно прав, когда утверждал, что Кристина не умела хранить тайны…
Если королевская мадам искренне радовалась заключению мира, то Ришельё, против всякого ожидания, решил не соглашаться на него в формах, определённых в Регенсбурге. Он отдал приказ армии двигаться в направлении Казале. Резкое столкновение с Марией Медичи во время совета не изменило его мнения. 26 октября французские войска готовились атаковать укрепления испанцев, как вдруг… Далее предоставим слово французскому историку Пьеру Губеру, автору книги «Мазарини»:
– Внезапно между боевыми порядками двух армий, готовых броситься в рукопашный бой, появился элегантный всадник, размахивающий белым шарфом, или шляпой, или крестом с распятием, или документом о перемирии. Он кричал: «Мир! Мир!» Этим всадником был наш Джулио, и он совершил один из самых выдающихся своих подвигов: обе армии повиновались ему, сражение не началось — во всяком случае, в тот день, и Мантуанская проблема, в конце концов, решилась.
Мазарини привёз последние предложения противника: армия генерала Кордовы оставит город Казале, если французы согласятся безотлагательно освободить цитадель; герцог де Невер немедленно получит императорскую инвеституру и вступит во владение Казале и остальными территориями Монферрато, которые освободят испанцы. Французский маршал де Ла Форс согласился заключить договор на этой основе, о чём и сообщил кардиналу, выразив свое восхищение его прозорливостью, когда он отказался от Регенсбургского мира.
В феврале 1631 года д'Эмери вернулся в Париж, чтобы забрать у Ришельё договор, ратифицированный королём, и в начале марта уже снова был в Кераско, продолжив переговоры. А 5 – 7 апреля был заключён Кераскский мир, по которому Савойя получила от Монферрато денежную компенсацию и города Трино, Альбу и Пинероло. Однако, согласно секретному пункту соглашения, последний должен был быть передан французам, которые, в свою очередь,
обещали посодействовать переходу Женевы в руки мужа Кристины. Принудив Савойю к миру, Людовик ХIII позволил зятю занять отцовский престол. Это открыло Франции стратегический путь в сердце Савойской территории и далее в остальную Италию. Переиграть Ришельё редко кому удавалось, и вместо братского союза Савойский дом попал в зависимость от французов, а Виктор Амадей, паче чаяний Кристины, так и не получил королевский титул.Вдобавок герцогиня Савойская узнала, что 23 февраля Мария Медичи в результате интриг кардинала была заключена в Компьенский замок (в июле она сбежала оттуда, но больше никогда не вернулась во Францию и умерла в изгнании). Это огорчило Кристину, проникшуюся ещё большей неприязнью к Ришельё, и поэтому она не возражала, когда Виктор Амадей решил вернуться к уже традиционной для Савойского дома политике «равновесия сил».
– Хотя эти короли могущественны, я не хочу быть рабом ни одного из них, - приговаривал герцог.
– Действительно, - писал историк Сибрарио, - находясь в союзе с Францией, он не делал испанцам всего зла, которое мог, и поддерживал (через епископа Альбы) отношения с ними, стараясь не позволять ни одним, ни другим иностранцам получить преобладающее влияние в Италии.
Но именно за это его и упрекали. В решительные моменты у него недоставало смелости, чтобы противостоять французам. Хотя при этом он был человеком, наделённым большим здравым смыслом и делал всё, что позволяли ему обстоятельства. Виктор Амадей провёл административные реформы на местах и выплатил множество отцовских долгов. Правда, несмотря на свой врождённый гуманизм, он позволил втянуть в себя в гонения на вальденсов (религиозная секта), но, вместе с тем, умерил в Турине жестокие преследования инквизиции. Способствовал развитию торговли шёлком и разведению лошадей, построил и расширил много дорог, заботился о строительстве: в столице нельзя было возвести новый дворец без того, чтобы он сам сначала не одобрил архитектурный проект. Коллекционровал живопись, украсив картинами свои резиденции. И во внутренней политике умел манипулировать людьми таким образом, что всегда навязывал свою волю Сенату. Но зачастую не мог управлять собственной женой.
Тем временем, поставив 6 апреля под одним из договоров свою подпись: «Партичелли», Мишель больше не стал задерживаться в Савойе. Вероятно, он обнаружил, что сердце Кристины уже несвободно.
Там же, в Кераско, королевская мадам познакомилась с человеком, с которым её связала глубокая и искренняя любовь, длившаяся до конца жизни. Полное его имя было Филиппо Джузеппе Сан-Мартино д’Алье и его биография вполне могла бы вдохновить Александра Дюма-отца на создание ещё одного авантюрного романа «плаща и шпаги».
Филиппо родился 19 марта 1604 года в Турине в семье Джулио Чезаре Сан-Мартино д'Алье, представителя одной из старейших семей пьемонтской знати. У него было четыре брата и несколько сестёр, и он был вторым мальчиком в семье.
– Род Сан-Мартино ведёт своё происхождение от легендарных королей и насчитывает не одно поколение знатных предков! – частенько напоминал отец своим сыновьям. – А наш замок в Алье был центром древнего королевства!
– Но почему Вы не восстановите его, отец? – спрашивал Филиппо.
В ответ маркиз вздыхал:
– Увы, я недостаточно для этого богат: ведь у меня ещё два брата, и если Богу будет угодно забрать меня к себе, вам, дети мои, придётся разделить с дядьями наследство Вашего деда!
– Когда я вырасту, то обязательно верну все наши земли! – настаивал мальчик.
– Если только тебе повезёт удачно жениться, как мне, Филиппо…
– Да уж, если бы не удачный брак сеньора Джулио, то его семья окончательно бы разорилась, - судачили знакомые.
– Вероятно, жена принесла ему большое приданое? – спрашивали менее сведущие.