Три Нити

Наконец объявился мой таинственный знакомец — в обличье Павы, конечно. Жестом приказав молчать, он поманил меня в сторону, к большой корзине, вроде той, в которой боги спускались на крышу Перстня, только груженной не шенами и ваханами, а крупной щебенкой. Тихо, как воры, мы забрались внутрь; через несколько секунд корзину окружили устало переругивающиеся рабочие, схватились за веревки — и она поползла вверх, туда, где строительные леса свешивались с края Стены наподобие ласточкиных гнезд. Подъем был долгим; деревянное днище под нами скрипело и трещало, а я все представлял — что будет, если кто-то внизу оступится, решит почесать зад или веревка натрет ему лапы? К счастью, обошлось; рабочие наверху зацепили края корзины железными крюками и притянули ее к себе, но разгружать на ночь глядя не стали. Дождавшись, когда они уйдут, мы с Зово выбрались на плоскую макушку Стены. С этой каменной полосы, шириной в двадцать-тридцать шагов, Бьяру и земли вокруг были видны как на ладони: в белых полях ясно проступали очертания будущих построек — где-то уже поросшие железными шипами, где-то бугрящиеся земляными валами, а где-то только намеченные линиями натянутых над сугробами канатов. Видно было и длинные дома, в которых ютились пришельцы с окраин: снежные шапки на их крышах ярко синели, а замерзшие штаны и войлочные покрывала пылали ярко, как янтарные пластины в гриве молодой красавицы.

— Что дальше?

— Подождем.

— Как ты нашел меня внизу? — спросил я, не выдержав тишины. — Это какие-нибудь чары?

— Нет, просто слухи.

— Слухи? О чем? Я никому внизу не рассказывал, кто я и откуда.

— Ребенок, который говорит с воронами на непонятном языке, — достаточный повод для слухов, — отвечал Зово. — Ну а если знаешь, что это за язык, догадаться несложно…

Тут он осекся, потянул меня к краю площадки и указал вниз — но не на город, а на недостроенный пролет Стены, ярко освещенный луною. Там показалось восемь шенов; они шли по четыре в ряд, осторожно ступая по дощатым дорожкам. Каждый нес за спиной по большому плетеному коробу, а у пояса — увесистые на вид мешки, перчатки из грубой кожи и метелочки из белой щетины. Выбрав место, они скинули с плеч поклажу и отворили соломенные крышки; изнутри полился свет, жутковато озаряя заиндевевшие морды.

Теперь шены разделились. Половина осталась на месте — они бережно вынимали что-то из коробов. Приглядевшись, я признал чортены: не изящные тонкие сосуды, как в Мизинце, а простые круглобокие горшки вроде тех, что были у женщин Палден Лхамо. После внимательного осмотра чортены передавали другим шенам — а уж те разносили их по Стене. Скоро коробы опустели; на дне завалялись только горшки, по какой-то причине признанные негодными. Шены выгребли их все разом, а потом натянули перчатки, развязали непослушными пальцами мешки и вытащили чаши из черного, гладкого камня. Поставив их наземь и усевшись рядом, колдуны принялись бить чортены о край, точь-в-точь как куриные яйца! Хрупкая глина трещала, выплескивая наружу содержимое — не то текучий огонь, не то горящую жидкость; наполнившись ею, чаши зашипели, дохнули белым паром… а потом снова стали черны и пусты.

— Что это за… — охнул я, но тут же получил от Зово костлявым локтем под ребра. Шены спрятали чаши, сняли перчатки, подхватили полегчавшую ношу, а затем прошлись по дощатым дорожкам метелочками, смахивая пыль, черепки и отпечатки сапог, и удалились также неслышно, как пришли. Только тогда Зово ответил:

— Я расскажу тебе, что это. Ты только что видел, как в Стену замуровали души — не демонов, не Лу или еще каких-нибудь чудовищ, а обычных строителей… Или тех, кто не успел прийти к Стене. Не все могут пройти по дороге к Бьяру, Нуму.

Озноб пробежала по спине, от лопаток до крестца; я вспомнил разговор с Нехбет, тени шенов за расписной перегородкой, косые ряды чисел — чернила расплываются синими кругами на листах рисово-белой бумаги… И хотя я зарекся верить словам Зово, стало страшно.

— Знаешь, как белые женщины Палден Лхамо кружат у постелей больных? Они делают это не из милосердия, а для того, чтобы красть души у тех, кто больше не может работать, кто стал бесполезен. В местах кремации они собирались заняться именно этим.

— Но те, кого они привезли туда, были уже мертвы.

— Душа некоторое время остается рядом с телом; парит сверху, как дым, — иногда по нескольку дней. Тогда ее еще можно поймать.

— Почему же этим занимаются не шены?

— Служанки Сияющей богини особенно хороши в ловле душ. Они притворяются совами, Нуму, но на деле они пауки. Они собирают улов, а шены раскладывают его по местам, — Зово кивнул вниз, туда, где медленно угасало голубоватое свечение, как бы зарастая коркой наста. — Но даже течортены, в которых есть изъян, идут в дело — их скармливают Железному господину.

Я вздрогнул, отстраняясь от колдуна. Тот хрюкнул со странным весельем; чужая, недобрая ухмылка исказила мягкое лицо Павы.

— Разве ты сам не догадывался об этом? Как еще он мог прожить шестьдесят лет после того, как стал Эрликом?.. Его предшественник и вполовину столько не протянул.

— Нет, — прошептал я, чувствуя, как слюна замерзает на губах. — Этого не может быть.

— Да ведь это не секрет, — пожал плечами мой «помощник». — Даже другие боги знают… ну или хотя бы подозревают об этом. А этим простакам известно меньше, чем самому ничтожному послушнику Перстня! Что им точно невдомек, так это то, как далеко все зашло. От болезни, которой страдают Эрлики, есть только одно лекарство — бросить ей в пасть кого-то другого. Так и живет наш Железный господин! Правда, раньше он перебивался тем, что давали ему добровольно, — скудными приношениями толпы во время праздников, дураками, утопившимися в Бьяцо, или теми, кто ради мести готов был взяться за каменный жернов… Но его время истекает; ему нужно все больше жертв. И теперь он начал забирать жизни ненужных — тех, кого все равно нечем кормить. Посмотрим, надолго ли их хватит.

— И зачем бы ему это? — возразил я, найдя в словах бывшего шена изъян. — Только не говори о бессмертии! Я видел, как он воскрешает мертвых — превращает голые скелеты в живых существ! Неужели тот, кто способен на это, боится смерти?

— Его ждет не смерть, — покачал головой Зово и вдруг, задрав морду, посмотрел на бледнеющие звезды. — Но тебе пора возвращаться в Коготь, а то не успеешь нарядиться к шествию богов. Поговорим об остальном после Цама.

***

Прошло не меньше месяца прежде, чем Зово объявился снова. Это случилось в день, когда строительство Стены остановилось; она разрослась настолько, что достигла мест погребения Джараткары, первой из Лу, убитых богами. Там на рабочих наваливалась такая страшная тяжесть, что они еле могли ходить, не то что таскать камни и гвозди. Поэтому шены решили извлечь проклятые кости из земли, и половина города собралась понаблюдать за этим. Я тоже пришел из любопытства и устроился повыше, на жерди строительных лесов, как птица на ветке.

Шенов в поле было не счесть: одни рыли землю, другие закрепляли веревки, третьи махали лапами, не то творя защитные знаки, не то указывая прочим, что делать. Наконец при помощи трех яков и дюжины мужчин из глубокой ямы вытянули змеиный череп. Вздох пронесся по толпе: он был огромен, бел, зубаст и весь густо порос неведомыми прозрачными кристаллами. Как слои древесных грибов, они покрывали челюсти и ноздри, заполняли глазницы, рогатой короной поднимались над костяным лбом. Когда солнце, выглянув из-за облаков, коснулось их граней, вся голова чудовища загорелась ослепительным, дивным огнем! Но слуги Железного господина уже облепили ее, точно муравьи — поверженного жука; в лапах у них были колья и молотки. Блестящие осколки со звоном посыпались на землю. Младшие шены споро собирали их в мешки, чтобы увезти в Перстень.

Пока я наблюдал за этим, кто-то окликнул меня. Это была женщина с золотой шерстью, очень похожая на Макару, но все-таки не она. Сразу поняв, что к чему, я торопливо спустился вниз.

— Привет, Нуму! Помнишь меня? Я Прийю, — улыбнулась средняя из сестер Сэр и с поклоном протянула мне кусок белой ткани. Постороннему зеваке показалось бы, что это просто хатаг, врученный лекарю в знак уважения, но я увидел на ткани вязь букв, складывающихся в незнакомые слова. — Ну, пойдем! Только сначала спрячь свою безделушку.

Стараясь не привлекать внимания, я сунул лапы под чуба и, как мог, обернул ткань вокруг маски. Прийю кивнула и, положив лапу мне на локоть, повела прочь из толпы. Резвый желтый баран за полчаса донес нас до старых улиц Бьяру, до подземелья, полного горячего пара. И снова, как в прошлый раз, поплутав в его переходах, я оказался в темном зале с купальней. Моя спутница указала на неглубокую, затененную нишу в стене и велела стоять там и молчать, что бы ни произошло. Вскоре разбухшая от сырости дверь скрипнула, с трудом отворяясь, и на пороге появилась Макара, а за нею — Зово, ведущий за лапу какого-то нищего старика. Тот ступал неуверенно, пошатываясь; его глаза были завязаны, как и глаза моей Гаруды.