Три жизни

— Батюшки! — изумленно прошептал Федор Семенович. — Да ведь именно сегодня, сорок лет назад и получил я последнее ранение…

— Ну, где ты, вояка? — загремел Николай Иванович в коридоре. — Праздник, День Советской Армии, а он валяется в постели. Сто боевых граммов полагается ради такого случая!

— Какие там, Коля, сто граммов! — обрадовался Федор. — В нас железа с войны осталось по килограмму, отстограммировались мы с тобой.

— Ну нет, пролежни наживать все одно не дело нам! — не согласился Николай, усаживаясь напротив Федора. — Ты не расслабляйся, в День Победы с кем я покостыляю к обелиску, а? Нас, фронтовиков, днем с огнем искать надо!

— Шут его знает, с чего я ослаб, — приподнялся Федор Семенович. — Стеша, завари-ко нам чай покрепче, самый тот напиток нашему брату.

Скрипнула и хлопнула избяная дверь, и вместо жены в комнату заглянул племянник Виктор. Федор и не помнит, когда же последний раз навещал его сын брата, погибшего под Москвой. Наверное, с того дня, когда вечный член правления колхоза возмущенно высказался против выделения племяннику лучшего покоса вблизи села. И председатель, и секретарь парткома, и еще многие другие пробовали урезонить Гаева. Дескать, передовой тракторист, три ордена заслужил, и жена Вера доярка из лучших.

— Ничего, молодые и здоровые, машину имеют. Найдут время и подальше накосить сена, а этот участок престарелым да «безлошадным» отдать, — не сдался Федор Семенович. И настоял на своем.

В деревне, словно шило в мешке, не утаится никакая мелочь. Само собой, дошло до племянника с его женой выступление дядюшки на заседании правления. С той-то поры и забыл дорогу к Федору племянник Виктор. А ведь крестным отцом называл, советовался всегда и только что не молился на дядю. И вот нате, пожаловал!

— С праздником, лёлько! — поздравил он Федора и стеснительно присел на стул. — Хвораешь, а я по делу срочному.

— По какому? Я ведь, как и вон Николай, пенсионером стал, в правлении не состою больше.

— Да как сказать, — замялся Виктор и покраснел. — Вон Черкасов цветной телевизор купил, и моя не дает покоя. Завтра велит ехать в город за таким же «сундуком».

— Что ж, цветной телевизор — штука добрая. Ежели денег в наличности нету, без сберкассы обойдемся. Взаймы дам хоть пятьсот рублей.

— Не в деньгах дело.

— А в чем?

— Да Черкасов сказывал, продают только инвалидам войны.

— Брехня, поди, Витя?

— Если б брехня, то разве стал бы я тебя тревожить.

Федор откинул одеяло и задумался. Не по душе ему жадность жены племянника, в доме и так целый универмаг, а тут еще цветной телевизор через него, инвалида, потребовался. Отказаться? Нет, нельзя, вовсе рассорятся и бог знает чего наплетут. У сватьи, Вериной матери, язык достанет человека с того света, она и погибшего отца у зятя не пожалеет, и мать его, умершую прямо на ферме, поддернет.

— Ох-хо-хо, — застонал Федор Семенович и на четвереньках полез за протезом, под диван. Племянник не пошевелился, но друга упредил Николай Иванович.

— Слушай, Федя, на хрена тебе хворому трястись за семьдесят верст? Что им приспичило, что ли? Ты, Витька, чего потакаешь Верке? Она, того гляди, скоро самолет потребует или золотую рыбку! — загорячился Попов.

Виктор отвернулся и смотрел в угол, где на тумбочке у дяди стоял самый обыкновенный старенький телевизор, а в простенке за рамкой фотографии трех поколений Гаевых. Конечно, прав Николай Иванович, конечно, бессовестно срывать с постели дядю-инвалида, но… Вера, Вера-то что скажет?

— Я пошел, Федя! — резко поднялся Попов. — Вечерком наведаюсь, ежели племяш живьем тебя доставит. Цветной телевизор…

Когда захлопнулась дверь за Николаем Ивановичем, Виктор осмелел:

— Лёлько, ты бы пиджак с орденами надел, а?

— С орденами?! Ты, крестник, говори да не заговаривайся! Я его ношу два-три раза в году и то последние десять лет. С сорок пятого в сундуке лежали мои награды.

Орденов у Федора Семеновича без юбилейных медалей достаточно: две Славы, два Отечественной войны и Красная Звезда, не считая трех медалей «За отвагу», медалей за оборону и освобождение городов. Не хватало, чтобы из-за телевизора козырял наградами. Стыдобушка!..

Степанида, очевидно, зашла в магазин, и Федор, не сказавшись ей о поездке, втиснулся на переднее сиденье легковушки темно-вишневого цвета — единственную в колхозе с такой окраской. Племянник вел машину так же бережно и осторожно, как ездил на тракторе. «Молодец, наша порода!» — мысленно восхищался Федор Семенович. Ему стало даже легче, и боли куда-то подевались…

На крыльце магазина, где продавались телевизоры, случайно встретился друг Виктора, поменявший диплом зоотехника на токарный станок. Парни обнялись, на время забыли о Федоре, а когда бывший зоотехник Генка Морозов узнал, за чем и с кем приехал друг молодости, захохотал:

— Какой дурак выдумал, что цветные телевизоры одним инвалидам войны продаются?! Да вон их, хоть экскаватором черпай — бери не хочу любой марки!

В магазин Федор Семенович зашел, но его в отделе радиотоваров бесцеремонно оттерли молодые парни, и он издали, через головы наблюдал, как Виктор с Геннадием придирчиво выбирали цветной телевизор. Гаев уковылял к машине, там о нем и вспомнил просиявший и опьяненный удачей племянник.

— Дядя Федор, ты на заднее сиденье устраивайся и держи на коленях коробку с телевизором. Да смотри, чтобы не встряхнуло его! — скомандовал Виктор. Рядом с собой на переднее сиденье он усадил друга-отпускника. Не столь неудобно было Федору Семеновичу держать телевизор весом чуть не в центнер, сколь больно вновь занывшему обрубку правой ноги. Ладно, пущай наговорятся о сельских новостях Виктор с охломоном, окончившим сельхозинститут на колхозную стипендию. А ему, старому дураку, так и надо, раз не сумел отказаться там, дома.

— Дядя Федор, ты уж на своих двоих дотопай, а мы с Геной поедем к нам устанавливать телевизор. Вера с фермы заявится, а в доме уже праздник, — объявил племянник, хотя не ему ли знать: полтора километра по селу нужно дяде добираться на «своих двоих».

«В кого он такой уродился?! — мучил себя Федор Семенович, одолевая нелегкий путь к своему дому. — Отец с матерью сроду не были жадными и неблагодарными, без зова-приглашения помогали и родным, и односельчанам. Ага, да ведь не уродился Виктор, а переделался под лад жены и тещи. Сватья правдами-неправдами пробивалась на легкие и кормные должности: учетчик, бухгалтер, продавец сельмага. Оставшись вдовой солдатской, смазливая и бойкая, у нее и прозвище-то «Шмара», вечно она охаживала уполномоченных из района, а где там было устоять мужикам-председателям.

Его крестника Витьку прибрали они к рукам в первые же дни, когда старшина-пограничник Гаев вернулся со службы. Вся грудь в знаках отличия и медаль за охрану границы. Ему и гражданский костюм будущая теща загодя купила, и на лесть-ласку не скупилась. Специалистка…

Эх, Витя, Витя!..»

В доме Черкасовых темнели окна, а у Гаевых свет горел даже во дворе. В креслах полукругом блаженствовала важная и довольная Вера с подружками-доярками, чуть в стороне Виктор и ребятишки.

После оглушительного концерта Аллы Пугачевой на экране появился седой мужчина и, глядя прямо на Виктора, стал читать свои стихи: