Тридцать три удовольствия

Только после этого она выдергивает из моей руки свою руку.

Ссора дальше не разгорается, но напряжение остается. Наконец мы приезжаем туда, где накрыт свадебный стол. Тут Николкина мама совершает глупость — заводит пластинку со все тем же маршем Мендельсона, опротивевшим до чертиков. Но терпим и это. Свадебный стол скромный, но достаточный для того, чтобы сытно и вкусно поесть и крепко напиться. Выясняется, что многие до сих пор не имели во рту даже маковой росинки и валятся с ног от голода. Я, кстати, тоже ничего не ел и с огромным аппетитом принялся за салат оливье и студень из курятины. По традиции после первого бокала, поднятого за здоровье молодых, немного закусив, все закричали:

— Горько!

Глядя на Птичку, я с величайшим удивлением отметил, что ей вовсе не хочется целоваться с Николкой, хотя она и не сопротивлялась, и поцелуй длился долго, но в глазах ее была написана какая-то отвлеченность от происходящего события. И вновь я удивился — она будто ждала, что вот-вот что-то произойдет, и вся эта свадьба окажется какой-то предварительной реальностью, за которой последует реальность другая, а ту, в свою очередь, сменит реальность третья, как бутылки и пузырек, подаренные мне египетской мистикой.

А ведь до сего дня все шло иначе. Николка души не чаял в Ларисе, и она отвечала ему страстной любовью. Да, были меж ними ссоры, но только кто же хочет и ищет ссор в такой торжественный день? Конечно, бывают такие невесты, у которых любовь кончается в тот самый миг, когда сделка совершена и жених стал мужем, но думать о Ларисе в этой категории ужасно не хотелось.

Прошел первый, томительный час застолья, почти каждый из присутствующих успел произнести тост, трижды кричалось «Горько!», шампанского оставалось две бутылки, и Николка предложил мужчинам пить только водку, а шампанское оставить дамам. В три часа пополудни стало как-то скучновато. Ардалион Иванович взглянул на свои часы и сказал:

— Уважаемая Лариса Николаевна! Я вынужден просить у вас прощения за то, что мне необходимо будет покинуть вас в столь знаменательный день и час, но неотложные дела побуждают меня удалиться через пятнадцать минут. И потому умоляю вас, самую красивую невесту в мире, исполнить мне на прощанье что-нибудь под гитару из ваших песен.

— Нет, нет, я сегодня не в голосе, я устала, переволновалась, — забормотала Птичка. — Прошу извинить — не могу.

— Лариса Николаевна, голубушка! — Ардалион хлопнул себя по груди растопыренной ладонью. — На колени становлюсь. Бог ведает, свидимся ли мы вновь с вами. Спойте.

— Почему же не свидимся? — всполошилась Лариса.

— Ты что говоришь-то такое, Ардалион Иваныч? — воскликнул Николка.

— А так, — махнул рукой величайший актер среди бизнесменов, — сами знаете, друзья мои, какая у меня жизнь. Сегодня я с вами, бодр и весел, а завтра… Спойте, Лариса Николаевна!

— Спой, Ларисонька, — попросил Николка, и впервые за сегодня она не возразила ему, ей подали гитару, она стала настраивать ее.

— Нет-нет! — сказал вдруг Ардалион Иванович. — Прошу вас вот сюда, сядьте посреди комнаты, мы вас так еще сфотографируем, во всем свадебном наряде и с гитарой.

— Ну хорошо, Ардалион, только почему это ты ко мне на «вы» вдруг стал обращаться?

— Потому что не могу тыкать такому фантастическому существу, как вы, Лариса Николаевна, в свадебном убранстве. Прошу вас.

Он поставил посреди комнаты стул и усадил на него Птичку. При этом еще раз взглянул на часы. Сел на свое место за столом. Лариса стала петь. Ардалион Иванович несколько раз щелкнул своим суперяпонским фотоаппаратом.

— Еще! Еще! — заорал Ардалион Иванович, когда Лариса спела одну песню и хотела уж было отставить гитару в сторону. Она дернула плечом и заиграла другую. В этот миг кто-то громко и сильно ударил в незапертую дверь квартиры, раздался топот, и в комнату, где шел наш скромный свадебный пир, ворвалось нечто нереальное, невозможное нигде, кроме как в американских боевиках — двое в легких спортивных одеждах и в черных масках, закрывающих все лицо, кроме глаз. В руках у них сверкали черной сталью огромные пистолеты, которые они наставляли на всех присутствующих. Не говоря ни слова, один из них схватил легкую, как пушинка, невесту и выскочил с нею вон. Другой несколько секунд стоял, направляя на нас дуло пистолета, затем тоже пустился бежать. Все произошло в течение не более пяти-семи секунд. Никто не успел даже пикнуть, настолько происшедшее было ошарашивающе нереальным.

— Быстро за ними! — первым закричал Ардалион Иванович.

— Да что же это? — воскликнула Николкина мама.

— Пистолет! — патетически воскликнул я, хватая свой кейс и вытаскивая из него пистолет отца бывшего Птичкиного мужа.

Первыми из квартиры выскочили Ардалион, Николка, Степан Николаевич и Петр Николаевич. Я немного задержался, волнуясь о состоянии остававшихся женщин.

— Не бойтесь! — крикнул я им. — Это розыгрыш! Все подстроено Ардалионом Ивановичем. Верните своих мужей. Сейчас все будет в порядке. Даю вам честное слово шафера!

После этого я выскочил из квартиры и молнией устремился вниз по лестнице, сжимая в руке пистолет.

— Скорее! Скорее! — кричали мне из распахнутой дверцы ардалионовского «форда» Николка и Игорь. Я толкнул какую-то ошалевшую приподъездную старушонку и нырнул в машину, которая тут же рванула с места.

— Вон они! Их еще видно! — крикнул Ардалион Иванович, показывая рукой на маячащий в отдалении черный автомобиль. — Жми на всю катушку.

— Знаем, — ответил Костя, шофер Тетки.

— Ты хоть номер их запомнил? «Знаем»! — спросил Тетка.

— Евстевственно, — невозмутимо отвечал Костя.

— Кто же это, интересно, такие? — промолвил Игорь.

Я все поглядывал на Николку. Он молча смотрел вперед. Лицо его было желтым и сосредоточенным.

— У тебя пистолет заряжен? — спросил меня Ардалион Иванович.

— Заряжен. Полная обойма.

— Стрелять умеешь?

— Обижаешь, начальник. Не бойтесь, Федор Мамонин даже если погибнет, на прощанье с жизнью уложит человек пять этих гадов.

— Я поражаюсь, Федя, как ты вообще додумался взять его с собой! Ты случайно не заодно с ними? — спросил Ардалион.

— Нет, не заодно. Просто я подумал, не заявится ли часом на торжество сын генерала Шумейко, с памятной саблей деда, комдива Шумейко. Пришлось бы тогда припугнуть парня.

Между тем в погоне за черным автомобилем мы спустились вниз по Ставропольской улице, миновали какие-то новостройки и вырвались на Кольцевую дорогу. Косте удалось лишь чуть-чуть сократить расстояние между нами и ими.

— Что у них за машина? — спросил я.

— БМВ, — ответил Костя. — И, как видно, новяк. Трудно угнаться. Ты бы, Ардалион Иванович, не скупился, а купил бы себе что-нибудь поновее.

— Я не скуплюсь, я дело делаю. В отличие от некоторых, которые только умеют языком трепаться, — рассердился Ардалион на то, что водитель его поучает. — Николка, ты как там? — обернулся он к бедному жениху.

— Нормально, — глухо отозвался Николка, сосредоточенно глядя на бегущую впереди машину похитителей. Это «нормально» прозвучало хуже, чем если бы он сказал «хреново». Но ничего, побыл в шкуре Париса, побудь и в шкуре Менелая. Мне жаль было Николку, но страдания облагораживают человека.