Тридцать три удовольствия

— Внимание! — объявил Ардалион Иванович. — Прежде чем продолжить наш свадебный пир, столь внезапно прерванный, состоится суд над коварными похитителями невесты. Обвинительное слово предоставляется Николаю Степановичу Старову.

Поднявшись из-за стола, Николка напустил на лицо грозное выражение и произнес обвинительную речь:

— Господа судьи, — сказал он. — То, что произошло сегодня на наших глазах, не имеет никакого сравнения в истории судопроизводства. Трое злоумышленников посягнули на самое дорогое, что есть в жизни человека, — на святыню брака. Нарушив свадебное застолье, они похитили невесту и увезли ее сюда с неизвестной целью. Только благодаря стараниям участников пира, и в первую очередь Ардалиона Ивановича Тетки, их преступные замыслы сорвались. Не имея ничего более добавить к вышесказанному, я требую от суда вынести им самое суровое наказание и приговорить к высшей мере — к распитию каждым по целой бутылке шампанского из горлышка залпом. Благодарю за внимание.

Далее слово было предоставлено потерпевшей.

— Я возмущена до глубины души, — сказала Птичка. — Я едва не умерла от страха. Я почти лишалась чувств. И я согласна с обвинителем, что наказание должно быть суровым. Но я должна свидетельствовать, что разбойники обращались со мной не грубо и даже угощали меня шоколадом, от которого я зря отказывалась. В общем, я за то, чтобы наказание было немножечко смягчено.

Затем начался опрос свидетелей. Все они возмущались происшедшим, но не могли не признать, что ущерба никому нанесено не было. Я со своей стороны добавил, что хотя преступники и были вооружены, они не применили своего оружия, когда мы неслись за ними в погоню, а это тоже смягчает их вину. Защитником на этом суде выступал сам Ардалион Иванович.

— Друзья мои, — сказал он мягким тоном. — Преступники, конечно, виноваты. Злодеяние, которое они совершили, не поддается никакому осмыслению, и может быть объяснено лишь коллективным умопомрачением. Виновны ли они, что наша невеста столь прекрасна и обворожительна, что заставила их забыть все и совершить дерзкое похищение. Нет, нет и нет, не виновны! Виновна же одна только женская красота и прелесть. Она — главная виновница всех или почти всех преступлений, совершаемых человечеством, начиная с известных всем событий Троянской войны. Вот кого надо судить судом всего человечества. Но подобный суд не может быть в руках людского племени. Это — высший суд. Поскольку по иронии судьбы на этом судилище я выступаю одновременно в роли адвоката и прокурора, то своею волею я выношу следующий приговор: «По статье номер один уголовного кодекса республики Ардалионии, учитывая смягчающие обстоятельства, приговорить троих злоумышленников к немедленному распитию шампанского». Приговоренные, снимите ваши маски! Официанты, подайте им орудия казни, пусть сами исполнят свой приговор.

Под масками оказались три улыбающихся физиономии молодых парней, одного из которых я даже знал — это был Миша Обухов, ближайший компаньон Ардалиона Ивановича по фирме, довольно прыткий юноша, удачливый коммерсант, лишенный хотя бы капли остроумия. Сомневаюсь, что все происшедшее сегодня он воспринял как просто шалость. Наверняка он был уверен, что вся шутейная операция принесет фирме какой-то навар в будущем. Двое других — один из ворвавшихся в квартиру и водитель, ждавший похитителей у входа в подъезд, были у Ардалиона какие-то новенькие. Выпив по полному бокалу шампанского, они сели за противоположный от новобрачных край стола и, будучи помилованными, приняли участие в свадебном пиршестве.

Дальше эта, как бы вторая, свадьба Николки и Ларисы протекала со все нарастающим весельем и буйством. Каждый из тех, кто не знал заранее о задуманном ужасном розыгрыше, чувствовал себя чудесным образом спасенным от какого-то страшного и непоправимого горя, и потому многие сразу хватили лишку. Еще до сумерек Костя отвез в Москву родственников Николки. Оставшиеся же яростно отплясывали с цыганами, потом на закате отправились купаться в пруду, я испачкал свой светлый костюм, накинув его на плечи какому-то прибрежному кусту. Плавая в холодной воде пруда, я чувствовал себя невероятно сильным и трезвым, как стеклышко, но когда вылез и согрелся, то опьянел еще больше. У дальнего берега пруда было обнаружено забавное плавательное средство — военный понтон, состоящий из трех длинных полых металлических цилиндров, скрепленных между собой перекладинами. Взяв вместо весел какие-то длинные доски, мы плавали на этом понтоне по пруду и пели песни. Одновременно на нем могло разместиться двенадцать или пятнадцать человек. Не случайно на одном боку у него было выведено красной краской: «ТИТАНИК». Мы прокатили на нем жениха и невесту, потом катались вместе со всеми цыганами и во время этого путешествия Игорь Мухин свалился в одежде в воду, за что его очень сильно пропесочила жена Маша.

Усадьба и пруд, где происходило наше свадебное пиршество, раньше принадлежали одному помещику, после революции здесь долго размещался детский приют, а после войны был организован пионерлагерь «Солнышко». И вот в этом году фирма Ардалиона Ивановича купила сей замечательный двухэтажный дом с тридцатью восемью помещениями, чтобы впоследствии организовать здесь частный санаторий и заколачивать большие деньги. Дом нуждался в ремонте, дабы за проживание в нем можно было драть три шкуры, но для проведения свадебного пира он подходил как нельзя лучше. Для молодых на втором этаже была устроена спальня с широкой кроватью, для гостей — несколько комнат на первом этаже. Но в большинстве других комнат уже находилось все необходимое для ремонта, кое-где ремонт уже даже начался.

Когда стемнело, мы развлекались стрельбой из ракетницы, пока не исстреляли весь привезенный запас ракет. Потом отвели молодых в их спальню. И Николай Степанович и Лариса Николаевна были пьяноваты, особливо он. Оставив их наедине, мы отправились на берег пруда и разожгли там огромный костер, на котором, когда он прогорит, вознамеревались поджарить поросенка. Цыгане, сидя у костра, играли на гитарах и тихо пели. Глаза у меня слипались и все плыло то вверх, то в стороны. Я жалел, что не прихватил с собой кого-нибудь из своих прежних подружек или не позвал одну новую знакомую, с которой у нас еще ничего пока не было, но после такого дня и ночи вполне могло быть.

— Уметее вы веселиться, Ардалион Иваныч, — приговаривал я, глядя на круглую и глазастую физиономию нашего великого авантюриста и шалуна. — А что вот мы завтра будем делать, а? Может, подпалим под утро всю вашу новоприобретенную усадьбу к чертям свинячьим?

— Мысль хорошая, но вредная, — урезонивал меня Тетка. — Если на ней зациклиться, то и впрямь подпалим.

— А ведь и вправду, давай пустим красного петуха! Зачем нам, людям, иметь много имущества? Мы же русские люди. Наше главное имущество — наша душа, а все остальное надо профукивать, и как можно скорее. Почему, как только Россия начинала жиреть, в ней появлялись то Лжедмитрии, то татары, то Ленины? Чтоб душа не жирела вместе с телом. У других народов душа и тело раздельны, у третьих души вообще нет, а у нас душа и тело слитны.

— Чушь ты какую-то порешь, — сердился Ардалион Иванович. — Как это может быть. Что ж, когда тело умирает, то и душа вместе с ним?

— Чушь, Ардалиоша, чушь! Давай выпьем… А зря мы отдали Ларису Николке, а Николку — Ларисе. Не надо было отдавать. Они должны принадлежать нам всем, а не только друг другу.

Очнулся я от того, что в одну руку мне вставляли горячий, свежепрожаренный на углях, кусок поросятины, а в другую — высокий стакан ледяного белого вина. И я снова ел и пил и молол языком какой-то вздор. Ни вкуса вина, ни вкуса поросенка я не чувствовал, но мне было тоскливо и хорошо.

В другой раз я очнулся на диване в вестибюле прихожей, причем проснулся от собственного храпа. На сей раз мне было очень плохо и очень тоскливо. Я вмиг понял, что должен либо поджечь дом с колоннами, либо немедленно застрелиться. В конце концов, пули, населяющие обойму моего «макара», должны были отпробовать свежей мамонятины еще на лестничной площадке в доме на улице Киото в Киеве. Отчего же не удовлетворить их желания спустя месяц. Я долго тыкался по разным углам, покуда не выбрался наружу. «Фордок» Ардалиона Ивановича стоял у подъезда. На переднем сиденье спал Костя. Этот феноменальный человек мог часами сидеть в машине и ждать своего хозяина и всегда предпочитал спать на переднем сиденье, нежели пойти и лечь по-нормальному, когда есть возможность. Я никогда не видел, чтобы он читал что-нибудь, газету, журнал или книгу, он не интересовался никакими новостями и не знал ничего, кроме автомобиля и пространства его существования, то есть дорог, улиц, перекрестков, городов и разных других населенных пунктов, бензоколонок, станций ремонта и обслуживания, магазинов запчастей и так далее.

Осторожно, чтоб не разбудить Костю, я сунул руку в открытое правое переднее окошко, расстегнул дверцу «бардачка» и вытащил пистолет, который оставил там, когда мы только еще приехали во «Дворец бракосочетаний им. А. И. Тетки». Обычно очень чуткий Костя на сей раз не проснулся. Завладев пистолетом, я вновь рассредоточился и почувствовал себя смертельно пьяным. Шатаясь и хихикая, побрел к пруду.

— Так-так, хи-хи, — бормотал я, — сейчас мы проверим, сейчас мы отведаем карикатурятинки, сейчас мы посмотрим, хе-хе, что там внутри черного-черного пузырька. Ишь ты, в бутылку его запрятали! А бутылочку-то можно легко и прострелить. Пульки есть, пульки есть. Пульки хотят есть.