Тридцать три удовольствия

Ардалион Иванович открыл «бардачок» и, вытащив оттуда бутылку французского коньяка, протянул Николке:

— На, отхлебни.

— Не хочу.

— Отхлебни, говорю!

Николка послушался и сделал три глотка, при этом ни разу не оторвав взгляда от движущейся впереди цели.

Проехав немного по Кольцевой дороге, на следующем же повороте черный БМВ отколесил направо. Мы неотступно следовали за ним, не теряя из виду ни на минуту.

— В сторону Люберец, — сказал Ардалион Иванович.

— Не иначе, Витюша люберов нанял, — сказал я. — Откуда он только, гад, адрес узнал?

— Ничего, все скажут, — грозно прохрипел Николка. Лицо его от коньяка немного порозовело, и я перестал так сильно опасаться за нашего друга. Только бы он не попросил у меня пистолет.

— Федор, — сказал он тут же, как только я подумал о пистолете, — дай мне пистолет. Он должен быть у меня.

— Не ерунди. Я, во-первых, действительно хорошо стреляю, а, во-вторых, мои теперешние переживания ни в какое сравнение не идут с твоими, и я посему остаюсь более хладнокровным.

— Мне кажется, мы все сейчас погибнем, — сказал Мухин.

— А у тебя что, есть возражения против этого? — поинтересовался я.

— Да нет, вообще-то. Просто жену и детей жалко. А так — какая разница, сегодня или через пятьдесят лет.

— Перестань, врач, ты должен будешь еще перевязать раненых, — грозно прорычал на Игоря Ардалион Иванович.

— Чем? У меня ничего под рукой.

— Какой же ты после этого врач!

Казалось, мы еще немного приблизились к машине похитителей. Вокруг нас расстилалась дивная панорама майского Подмосковья, залитая ярчайшим солнцем. Все зеленело упоительной молоденькой зеленью, все радовалось пробуждению жизни, свадьбе земли и неба. Но что видел в эти минуты Николка? Должно быть, лишь черную точку на черном фоне, и, наверное, поэтому он не сводил с нее глаз, боясь, что она растворится в черноте окружающего мира.

Когда мы проехали Люберцы, предположение о наемных люберах отпало. Наконец…

— Свернула! Свернула! — закричал Ардалион Иванович, как будто мы не видели, как черный БМВ вдруг резко повернул направо. Домчавшись до того поворота, мы увидели там указатель «Солнышко» и тоже свернули.

— Что это за «Солнышко», Кость? — спросил Ардалион Иванович.

— Пионерлагерь особой категории, — отвечал всезнающий шофер.

— Для умственно отсталых, что ли?

— Для каких умственно отсталых! Для детей родственников аппарата Госплана.

— А что там может быть сейчас?

— Все что угодно, — сказал Костя с глубокомысленным видом.

Через пять минут дорога пошла сквозь лес. Теперь уже черный БМВ то и дело исчезал из виду за поворотами. Наконец показались выкрашенные в голубой цвет высокие ворота пионерского лагеря особой категории. Они были распахнуты. Я держал пистолет наизготовку. С минуту мы снова ехали через лес, а потом внезапно выскочили на простор, открывающий великолепную панораму. Справа на зеленом холме белело небольшое, но красивое здание с колоннами и зеленой крышей, у подъезда здания стояло пять автомашин, в числе которых и преследуемый нами БМВ. Вниз от подъезда спускалась тропа к живописному пруду, лежащему на дне широкой песчаной чаши. Слева пруд сужался к небольшой дамбе, за которой виднелся еще один пруд, нижний, вдвое более обширный, чем верхний, но не столь живописный.

Костя сбавил скорость и направил машину к подъезду белого здания с колоннами. Вдруг раздались подряд три выстрела и в небо взвились огненные ракеты — малиновая, голубая и ослепительно белая.

— Ничего не понимаю! — воскликнул Николка.

— Ну и гад же ты, Ардалион! — рассмеялся врач Мухин.

— Тяга-шесть, под названием «Похищение невесты» свершилась! — вскричал Ардалион Иванович и расхохотался.

«Фордок» затормозил у подъезда с колоннами. На ступеньках здания стояли трое в масках, поддерживая слегка помятую невесту, а в окна высовывались какие-то люди. Над входом висел транспарант: «Дворец бракосочетаний им. А. И. Тетки».

Николка выскочил из машины и кинулся к своей Ларисе. Они крепко обнялись, после чего она отстранила его и кинулась к вылезшему из «форда» Ардалиону Ивановичу.

— Убью! — закричала она. — Лимон проклятый!

Достигнув своей жертвы, она схватила Ардалиона Ивановича за щеки и стала трепать их, но видно было, что испуг и гнев преображаются в ней в наиживейшее веселье.

— Б-л-ра-б-л-ра-б-л-ра, — клокотали толстые Ардалионовы щеки, треплемые Ларисой.

В эту минуту из дверей дома с колоннами вышел не кто иной, как неудавшийся оперный певец Бабенко. На нем был фрак и бабочка, а в руках огромный букет роз. Он встал в позу ревущего морского котика и громогласно воспел:

Пою тебя, бог Гименей, Ты, кто соединяет невесту с женихом, Их любовь бла-агословляет, Их любовь бла-а-агословляет, Пою тебя, бог новобрачных, Бог Гименей! Бог Гим-м-меней!

Два скрипача образовались позади него, покуда он пел. Вместе с ним они спустились по ступенькам и приблизились к новобрачным, которые вновь уже стояли рядом и крепко держались за руки. Зрелище было восхитительное — поющий Бабенко, скрипачи, белые колонны, статуи Геракла и Аполлона, стоящие по бокам от входа в здание, букет изумительных роз, протянутый жениху и невесте, лица Николки и Ларисы, сияющие, раскрасневшиеся от счастья — еще бы, испытать сначала такой ужас, а потом вдруг такой триумф, такую сказку наяву. Если бы я не был уверен в крепости нервов моего друга и его невесты, я никогда бы не согласился провести в жизнь план Ардалиона Ивановича, который в тот вечер, сидя у меня в гостях и вертя в руках пистолет, твердо заявил: «Надо помешать им провести свадебное мероприятие на три с минусом».

Еще три ракеты взвились в небо, и без того яркое, на сей раз две малиновых и одна голубая. Ими был отмечен приезд родителей и родственников жениха и крестной матери невесты. Выскочив из автомобилей, бедные перепуганные родственники поспешили убедиться, что с их детьми все в порядке. Хотя приехавшие за ними двое водителей и объяснили им смысл происходящего безобразия, они все же не могли до конца поверить, что это лишь розыгрыш. Стали возмущаться, что всему есть предел, что так же нельзя, что это могло обернуться чьим-либо сердечным приступом, но Ардалион Иванович захлопал в ладоши и громко объявил:

— Просим всех к свадебному столу!

Снова заиграли скрипки, и я рад был, что не марш Мендельсона, а что-то, по-моему, из Гайдна. Пустив вперед жениха и невесту, все двинулись внутрь дома с колоннами. Там ждал еще один сюрприз — цыгане. Четыре цыганки, более сверкающие нарядами, нежели красотой, и два цыгана с гитарами. Выступающая впереди всех цыганка держала на подносе рюмку водки и бокал шампанского. Гитары грянули, и цыганский хор запел:

Хор наш поет припев старинный, Вина полились рекой, К нам приехал наш любимый Жених с невестой дорогой. Коля, Коля, Коля, Лара, Лара, Лара, Коля, Лара, Коля, Лара, Пей до дна, до дна! Пей до дна! Пей до дна! Пей до дна! Пей до дна!

Николка взял рюмку с водкой, Лариса бокал с шампанским, они чокнулись, выпили и, не дожидаясь криков «Горько!», крепко поцеловались. Все зааплодировали, закричали «Ура!», настроение у всех достигло восторга. Из довольно просторного вестибюля прихожей двинулись в не менее просторный зал, в котором стояли столы, уставленные превосходными напитками и закусками. Трое официантов в белых пиджаках и черных брюках ждали с бутылками шампанского, и, когда мы вошли в зал, раздались три звучных хлопка, и веселое игристое вино побежало в бокалы рассаживающихся гостей. Последними вошли трое в масках.