Тридцатилетняя война
Шрифт:
Чуда не случилось. В 1640 году восстали Каталония и Португалия. В течение года в Лиссабоне кроткий герцог Жуан Браганса стал Жуаном IV, заключив политический договор с Францией [1224] , перемирие с голландцами [1225] и торговые соглашения с Англией и Швецией [1226] . В Каталонии восстание приобрело еще более опасный характер. Ришелье был непричастен к нему, но когда восстание началось, сразу же установил связь с лидерами, поняв его исключительную важность для Франции. В декабре 1640 года кардинал подписал договор с каталонцами, в начале нового года обещал им направить французский военно-морской флот, а они в ответ избрали Людовика XIII герцогом Барселоны, независимой от испанской короны [1227] .
1224
Abreu у Bertodano, V, p. 570.
1225
Avenel, Additional volume, p. 653.
1226
Sverges Traktater, V, ii, pp. 486-500.
1227
Vassal-Reig, Richelieu et la Catalogne, pp. 220—230.
Таким
1228
Abreu у Bertodano, V, p. 313.
Напрасна была победа при Нёрдлингене, напрасны были стратегические труды кардинала-инфанта на границах Фландрии и Брабанта. В 1640 году прекратилась всякая помощь. Вместо нее принц получил запрос, звучавший как приказ, на то, чтобы выслать оружие и боеприпасы в Испанию для борьбы с Португалией [1229] . Запутавшись в приказах, контрприказах и разноречивых слухах из Португалии и Каталонии [1230] , кардинал-инфант все-таки не сдавался и продолжал отбиваться от голландцев. Он сдерживал их весь 1640 год; в 1641 году им удалось лишь вернуть Геннеп, который они потеряли шесть лет назад. Но как долго он мог выстоять? Моральное переутомление, неопределенность отношений с королевским двором, физическое перенапряжение подорвали и без того некрепкий организм принца. Поздней осенью 1641 года он заболел, 8 ноября проверил и подписал шесть депеш испанскому королю [1231] , а 9 ноября скончался. Он до последнего дня сохранял стойкость духа.
1229
Lonchay and Cuvelier, III, p. 392.
1230
Lonchay and Cuvelier, III. pp. 392 ff.
1231
Ibid., III, pp. 451-453.
2
Еще менее счастливо сложилась судьба кузена, императора Фердинанда III. В то время как рушилась испанская монархия, он всеми силами старался уберечь от краха австрийскую династию. Несмотря на брюзжание Мадрида [1232] , Фердинанд почти достиг успеха, и его провал кажется особенно трагичным. Будучи венгерским королем, он заложил основы мирного урегулирования, отвечавшего интересам империи, добившись подписания Пражского договора. Став императором, он должен был лишь руководствоваться уже известными принципами. Постепенно Фердинанд завлек на свою сторону и настроил против Ришелье и Оксеншерны практически всех германских князей, кроме трех. Об одном из них — курфюрсте Пфальцском — он вообще мог не беспокоиться, поскольку у того за душой не было ничего, кроме звания. Вторым оппозиционером был неисправимый эгоист Георг Брауншвейг-Люнебург, с самого начала вступивший в альянс с Густавом Адольфом и связавший все свои расчеты на успех и обогащение со шведами. Третьим был ландграф Вильгельм V Гессен-Кассельский.
1232
Relazionidagli Ambasciatori, Spagna. II, pp. 114.
Смерть ландграфа дала Фридриху надежду на то, что вдова, регентша своего сына, будет стремиться к миру. Однако он не учел ее строптивый и независимый нрав. Внучка Вильгельма Молчаливого и сама графиня Ханау, Амалия Елизавета отличалась решительным и сильным характером. У нее были и свои принципы. Она была страстным приверженцем кальвинизма, всей душой болела за свою династию и твердо настроилась на то, чтобы передать сыну владения отца, не потеряв ни одного акра земли, а может быть, и прирастив их.
С самого начала войны правящие семьи Гессен-Дармштадта и Гессен-Касселя относились друг к другу с ревностью. В Дармштадте поддержали императора, а в Касселе — потянулись к его оппонентам, и этот процесс ускорился, когда значительная часть их земель отошла к кузенам по решению собрания курфюрстов в Регенсбурге в 1623 году. Важность семейства в Касселе для протестантской партии, голландцев и для французов в особенности обусловливалась не столько землями вокруг Касселя, а тем, что ему также принадлежала значительная часть Восточной Фрисландии. Вдобавок ко всему Вильгельм V был способным генералом и уважаемым государственным деятелем, умевшим сохранять самостоятельность, будучи в то же время союзником короля Швеции. Его вдова в равной мере не желала заключать позорный мир и стремилась проводить независимую политику в альянсе с Францией. Ришелье, полагала она, скорее всего попытается воспользоваться ее вдовством для того, чтобы втянуть ее в зависимость от Франции и применить в своих целях небольшую, но крепкую и профессиональную гессенскую армию.
Амалию Елизавету вряд ли можно было бы отнести к числу дальновидных государственных людей. Она не могла претендовать и на то,
что ее волнуют проблемы целостности Германии. Принципы у нее были здравые и правильные, но она не терзалась угрызениями совести, если вдруг их приходилось нарушать. Что касается Гессен-Кесселя и его наследования сыном, то она решала все вопросы с присущей ей практичностью, благоразумием и последовательностью.Она поддалась на уговоры императора и согласилась на перемирие, но ставку делала на Ришелье, а не на Фердинанда. Уловка удалась. Кардинал, не желая лишиться ее денег, владений и армии, предложил ей даже более выгодные условия альянса, чем те, которыми пользовался супруг. Подписав договоры об альянсе отдельно с королем Франции и герцогом Брауншвейг-Люнебургом, регентша без церемоний порвала с Фердинандом. На маленьком шахматном поле гессенской политики Амалия Елизавета сделала ход конем и обыграла императора.
Однако неудача с Амалией не остановила попытки Фердинанда разрушить противостоящие ему альянсы. Призыв к Георгу Брауншвейг-Люнебургу был с пренебрежением отвергнут [1233] , но еще оставалась возможность оторвать Оксеншерну от Ришелье. И в 1639-м, и в 1640 году послы императора вели переговоры в Гамбурге. Предложив шведам Штральзунд и Рюген, Фердинанд почти достиг цели: их договоренности с французами заканчивались, и в Стокгольме утвердилось мнение, будто Ришелье не оправдал их надежд. Шведские дипломаты потребовали от французов прямого военного вмешательства в Центральной Германии, заявляя: такие союзники, которые интересуются только Рейном и заставляют других защищать Эльбу и воевать на наследственных австрийских землях, ничего не стоят. Ришелье привел их в чувство, прекратив все поставки. Поняв, что без Ришелье они не могут даже договариваться о мире, шведы возобновили альянс [1234] .
1233
Lundorp, IV, pp. 905-911.
1234
G. Н. Bougeant, Hsloire desguerres et des negotiations qui priciderent le Traitide Westphalie. Paris, 1767, pp. 31 f., 94-104, 116.
Ничего не добившись от шведов, Фердинанд мог рассчитывать теперь только на то, чтобы освободиться от обязательств перед испанцами, которые, собственно, и были причиной враждебности французов. К этому его побуждал и самый доверенный советник Траутмансдорф, но ему надо было сначала побороть собственные предубеждения и пристрастия. Союзничество с Испанией горячо поддерживали и любимая жена, и брат Леопольд, да и сам он был привязан к Мадриду не только кровными узами.
Поддавшись их настояниям, он согласился назначить Леопольда главнокомандующим [1235] . Фердинанд совершил необдуманный поступок, поскольку эрцгерцог был никудышным солдатом. Он совершенно не разбирался в людях и не обладал ни стратегическим, ни тактическим чутьем. Только появившись в ставке, Леопольд сразу же подпал под влияние вечно хмельного и скорбного Галласа. Генерал довел до ручки и себя и армию. Эрцгерцог тем не менее сообщил в Вену, что во всем виноваты офицеры: из-за их недоброжелательного отношения генерал якобы и спился [1236] . Такая субъективная оценка положения в армии уже говорила о неадекватности Леопольда на посту командующего, и вряд ли стоило удивляться тому, что он терпел поражение за поражением. Будучи в принципе человеком неглупым и добродушным, он все же очень много мнил о себе, и, когда от неудач и разочарований начало страдать самолюбие, эрцгерцог озлобился и стал невероятно мстительным. Леопольд, безосновательно считавший себя более достойным на трон императора, чем брат, оказался к тому же и никчемным генералом.
1235
Dudik, Die Schweden in Bohmen und Mohren. Vienna, 1879, pp. 13 f.
1236
Koch, Geschichte Ferdinands III. Vienna, 1865, I, pp. 179—180.
Обстоятельства для всех складывались не лучшим образом. Выработка какой-либо ясной стратегии была бессмысленна. Обеспеченность провиантом на разоренных землях стала главной заботой командующих. Перемещение войск больше не определялось стратегическими соображениями. Значительные контингенты войск на той и другой стороне овладевали каким-нибудь районом и оставались там от посева до сбора урожая, зачастую сами же сеяли и убирали зерно, так как крестьяне были слишком напуганы и отказывались и обрабатывать землю, и поставлять продовольствие.
Снижение финансирования из Испании привело к тому, что выплата денежного содержания в имперской армии стала нерегулярной. Интендантская служба разладилась, ни Галлас, ни эрцгерцог не обладали организационными способностями. «Нам пришлось самим заботиться о себе», — писал английский наемник [1237] . И командование вынуждено было отпустить вожжи. Командиры вели роты в рейды добывать еду. Офицер, способный организовать успешный рейд, мог в одночасье превратиться в «Валленштейна» и пренебрегать любыми указаниями. За переходом солдат из одного полка в другой всегда было трудно уследить, а теперь они совершенно свободно меняли роты, выискивая, где лучше кормят и где легче грабить, и не интересуясь, на чьей стороне рота воюет. «Я был в полном смятении… Мне было все равно, где я и за кем мне идти» [1238] , — признавался английский наемник Пойнц. По всей Германии бродили банды оборванцев, им не было никакого дела до войны, они хотели лишь поживиться чем-нибудь и избежать сражений. Они дрались только за еду со своими конкурентами, не обращая внимания на их принадлежность к той или другой армии.
1237
Poyntz, р. 127.
1238
Ibid., р. 128.