Тринадцатый двор

— Золото, — уверенно сказал цыган.

— Самое ценное, — это любовь с большой буквы и красота.

— С маленькой?

— Что с маленькой?

— Красота.

— И красота с большой. И, что самое обидное, — и красота, и любовь уходят. Им на смену приходят: уродство, бессмысленность и пустота.

— С большой буквы?

— С маленькой. Эти слова недостойны заглавных букв. Постой, получается, буквы — самое ценное? Буквы дороже золота?

— Образованный вы человек, Василь Данилыч, умеете выводы делать.

— Да, при коммунистах получил обязательное и очень среднее образование. Выводы делаю, а анализировать не умею. Готовьтесь, други мои, сейчас к нам придёт кандидат на вакансию врача-целителя. Мы должны предстать перед ним в виде строгой неподкупной комиссии. Сидите молча, смотрите на меня, а он пусть излагает свою философию.

Вскоре в дверь подвала постучался мужчина сорока с лишним лет и представился Аполлоном.

Влад с Никандром посмотрели на Василия, Грешнов предложил кандидату проходить, присаживаться и излагать своё кредо.

— Я делю население на людей и уродов, — сказал претендент, удобно устроившись в предложенном кресле. — Все рождаются людьми, а жить приходится среди уродов. Как это происходит?

— Вы нас спрашиваете? — удивился Василий.

— Нет, это каламбур. Позвольте продолжить?

— Пожалуйста, — разрешил Грешнов.

— И, конечно, удобнее жить, если не выделяешься. Вот и спешат все скорее отказаться от человеческого в себе и приобрести уродство, чтобы быть «как все». Собственно, это выбор самого индивидуума, — оставаться человеком или становиться уродом.

Разговор Василию всё меньше нравился. Он поторопил:

— Давайте, поговорим по существу предлагаемой вам вакансии. Ответьте на вопрос, откуда берутся болезни?

— От обид, — не сморгнув, ответил Аполлон, — от неумения прощать обиды. Надо научиться прощать людей и себя самого.

— Ну, себя-то прощать все умеют, — сказал Грешнов и поинтересовался, — а как ты лечишь?

— Вхожу в транс, захожу в астральное поле больного человека и смотрю, что там и как у него.

— И что обыкновенно там у него? И что это за астральное поле?

— Поле — это термин. Если говорить проще, то это так называемый «тонкий», невидимый человеческому глазу, мир. И в этом невидимом человеческому глазу мире находятся фантомы, двойники больного человека.

— Фантомасы, — не выдержал Василий и Никандр с Владом дружно рассмеялись.

— Нет, фантомы, — строго поправил претендент.

— Да понял. Шучу. Рассказывай.

— В этом астральном мире множество фантомов больного, и каждый держит на плечах свой камень. Эти камни — не что иное, как обиды человека на окружающих и на себя самого. Что я делаю? Я беседую с фантомом, спрашиваю, что за обида. Он мне отвечает. Я возвращаюсь с этими знаниями в нормальное состояние и сообщаю об этом больному. Многие даже не помнят об этих обидах, которые затаили, а именно они-то и становятся причиной их заболеваний.

— Как же ты всё это узнаёшь? Я имею ввиду, на самом деле.

— Надо внимательно слушать, пациенты, сами того не замечая, всё о себе рассказывают, — по свойски поделился лжелекарь.

— Ах, вот оно как! Ну-ну?

— Я уговариваю больного обиду забыть, то есть простить. Заплатишь за одно посещение тысячу долларов, поневоле забудешь. Опять возвращаюсь в астрал, в «тонком», невидимом глазу мире, мы вместе с фантомом моего пациента закапываем этот камень, то есть ликвидируем причину болезни.

— И большие булыжники попадаются? — смеясь, поинтересовался Василий.

— Если человек состоятельный, то иной раз размерами со скалу, — тоже начиная по-свойски хихикать, говорил Аполлон. — Встречались даже горные цепи, «монбланы».

— Как же ты их там закапывал? Куда?

— А не закапывал, — почти восхищенно сообщил претендент на должность врачевателя, — от этих обид я уводил фантом в сторону. Делал так, чтобы он не был энергетически привязан. В этом и заключается принцип моего целительства.

— Это я уже понял, — сказал Грешнов. — Ты до того, как стал целителем. не землекопом ли трудился?

— Кооператором на Курском вокзале. Торговал пирожками с утиным мясом. Своя палатка была, восемь точек.

— А до кооператива?

— А до кооператива был «большим человеком». В Советском Союзе ответственный пост занимал.

— А как же…?

— Просто. Рухнула страна, и все её посты ответственные и не слишком полетели вместе с ней в бездну. И тот, кто выше сидел, больнее ударился, многие насмерть расшиблись.

— Говори, говори, мы слушаем.

— Мир «бывших» ужасен. Как только я пришел в себя и зализал раны, стал бороться и пойду до конца.

— С кем боролся? С уродами или с людьми?

— А ты, Василий, сам-то кем себя считаешь? — с заискрившимися злобой глазами спросил претендент, сообразивший, что это просто спектакль, а не экзамен на вакансию.

— Уродом, — искренно ответил Грешнов.

— Значит, как я понимаю, будем бороться с людьми.

— А ты, смотрю, не отвязал своего «фантомаса» от «монблана» обид на род человеческий. Правильно, Аполлинарий, я это понимаю?

— Меня зовут Аполлоном, и по-моему, я тут целитель, а не вы.

— А по-моему, мы, — сказал Василий, — и таких, как ты, будем выявлять и излечивать.

Грешнов подбежал к лжецелителю и хватил его кулаком по зубам. Тотчас на Аполлона накинулись и Никандр с Владом.

Расправившись с бывшим «большим» человеком, не сдавшим экзамен на замещение Мартышкина, обитатели подвала зажили привычной жизнью.

Сидя в золочёной клетке, попугай жако по прозвищу Женька голосом пьяного Василия выкрикнул знакомую всем фразу: «Олеся — моя дочка!».

— Да, надо и о доме не забывать, — сказал Грешнов.

Заполнив журнал дежурств и проинструктировав своих сотрудников на предмет того, что в подвале постоянно должен кто-то находиться, хотя бы сегодня, на случай внезапной проверки Львом Львовичем, Василий побежал переодеваться.

Дверь в квартиру он постарался открыть беззвучно. А вдруг Наталья дома с любовником, а не на выставке. Погладил лежащую на коврике Берту, прошёлся на цыпочках по коридору и в комнате застал неожиданного гостя. А точнее гостью, — это была тёща. Мелькнула мысль, — развернуться и уйти, но подслушанный разговор задел за живое. Бабка учила внучку житейской мудрости.