Тринадцатый двор

— Форма вам идёт, — похвалил Никандр, стараясь отвлечь начальника от тягостных мыслей об утрате документов.

— Спасибо, — поблагодарил Грешнов, — теперь буду в ней ходить.

— И всё же, что случилось? — интересовался Влад. — Не из-за паспорта же так убиваетесь?

— От тебя ничего не утаишь. Игнат Могильщик меня поймал.

— Тогда понятно. Слушая о чужих похоронах, всегда думаешь о своих, — спокойно прокомментировал Никандр.

— Чего о них думать? Думать будут те, кто хоронить станет. Я о жизни своей никчёмной. Как живём? Как дни и ночи проводим? Это же ужас! А ведь был и я когда-то молод, были и у меня мечты и надежды. И девочка с чёлкой была, писала в письмах красным карандашом: «Люблю тебя». А теперь кто я такой? Чего хочу? О чём мечтаю? Живу в подвале с отбросами общества и тешу своё самолюбие тем, что считаю себя лучше вас. А на самом деле — не лучше, такой же отброс, даже хуже. Потому что у вас то нет выбора, а у меня — есть, мог бы и не быть отбросом. Тем не менее остаюсь им осознанно. Теперь вот и паспорт потерял. Так что сравнялся с вами совершенно.

— Что значит «отбросы»? Честное слово, обидно, Василь Данилыч, — сказал Никандр.

— Обидно? Вот видишь? А мне уже даже и не обидно. Отброс? Ну что же, пусть отброс. Вот как опустился.

— Всё от того, что в подвале сидим, — сказал Сморкачёв, — работали бы на поверхности, пусть даже на чердаке, по-другому бы себя чувствовали.

— Ладно. Забудем. Какой смысл ругать себя, если лучше уже не сделаемся. Давайте жить, как все, станем обвинять других в своих бедах.

Никандра, по его же просьбе, отправили за продуктами, а Влад взялся за то, к чему в шутливой форме призывал Грешнов, — стал сплетничать.

— Только и разговоров о том, что погибла принцесса Диана, — шептал Сморкачёв.

— Кто погиб? — переспросил Василий.

— Блудница из Букингемского дворца.

— Грек-режиссёр утверждает, что её убила Елизавета, стреляя с заднего сиденья белого «Фиата». Фильм про это собирается снимать, ищет актёров на роли. Всё правильно Влад говоришь, но ты — дезертир, и тебя никто слушать не станет. Ты — вне закона. Тебе нужно паспорт получить, выучиться. Тогда к тебе станут прислушиваться. Давай, определим тебя в институт?

— А бабе Паше ремонт кто будет делать?

— Никандр справится один, в крайнем случае, я помогу. Если хочешь чего-то добиться, надо Богу молиться, исправно трудиться, и учиться, учиться, учиться.

Жалуясь на головную боль, Василий поинтересовался:

— Ты почему Никандра недолюбливаешь? Мы же — одна семья.

— Потому что он — подхалим, любит поискать у начальства в шерсти, — убеждённо сказал Сморкачёв.

— Что ты такое говоришь? — смутился Грешнов.

— У обезьян это грумингом называется, подчиненные вожаку шерсть перебирают.

— Зачем?

— Вроде как блох ищут, а на самом деле это очень приятно. Вот и Уздечкин из таких. А уж если он добьётся своего, то все мы у него в шерсти искать станем.

— Имеешь в виду — станет президентом? — засмеялся Василий. — Время, конечно, сумасшедшее, но этого не будет никогда. Смешно. Представляешь, сидит Никандр в Кремле под своим портретом…

— Министры кудлатую его голову перебирают, — включился Влад.

— Да-да. Дан Спатару со всех щелей поёт. На груди у Никандра золотой крест из чистого золота на массивной цепи. И всё же не понимаю, какая может быть радость от этого?

— От президентства?

— От груминга обезьяньего. Ну-ка, попробуй, поищи блох у меня в голове.

Сморкачёв с готовностью принялся перебирать волосы усевшемуся в кресло Василию. делал он это профессионально, словно всю жизнь только этим и занимался. Грешнов зажмурился, как кот в солнечный день, сидя на завалинке и приоткрыл от удовольствия рот.

Незамеченный товарищами из магазина вернулся Никандр. Чтобы как-то обозначить своё присутствие, он громко покашлял.

Сморкачёв с Грешновым вздрогнули и замерли, как люди, пойманные на чём-то постыдном. Секунд десять не знали, о чём говорить.

— Я не вовремя? — улыбнувшись, спросил Никандр.

— Смеяться тут не над чем, — всё ещё находясь в дремотном состоянии, сказал Василий. — Мне Владик показывал, как тебе подчинённые будут голову чесать, когда ты станешь президентом.

— А это когда-нибудь будет? — задал Уздечкин наивный вопрос.

— Всё к этому идёт, — уверил его Грешнов и, переглянувшись со Сморкачёвым, улыбнулся.

Василию вдруг захотелось стать устроителем судеб. Он тряхнул головой, которая перестала болеть и крикнул:

— Решено! Никандра сделаю президентом, а тебя, Влад, академиком.

— Для этого мне необходимо высшее образование, — заметил Сморкачёв.

— Так в чём дело? У бабы Паши есть приёмный сын от покойного мужа, фамилия — Чернопрохвостов. Он председатель приёмной комиссии в нефтегазовом Губкина. Всё обтяпаем в лучшем виде. А хочешь, устрою в Бауманский?

— Так в какой же из них?

— Какая тебе разница? Не бойся, определим в технический вуз, по твоему анфас-профилю. Не с твоей физиономией влюблять в себя девчат. Актёр из тебя не получится.

— Не стремлюсь.

— И молодец. Точно, академиком станешь, потому что знаешь, чего не хочешь.

— Мне бы побольше узнать того, чего хочу. Учебники бы достать, математику и физику подтянуть.

— Без вопросов. С сегодняшнего дня и начнём подготовку. Купим книги, обзаведёмся пособиями. Погоди! Каракозов! Наш Миша Профессор этим и занимается с абитуриентами, он тебя подтянет. После того, как заводское КБ, где он работал, ликвидировали, Профессор только на эти средства и живёт.

Грешнов прямо из подвала позвонил Михаилу Каракозову и попросил его позаниматься со Сморкачёвым. Подготовить его к вступительным экзаменам в вуз.

— Мишань, — говорил Василий в трубку. — Жаль пацана, молодой совсем. А потом, через пасынка бабы Паши я попробую его в институт пихнуть. Но совсем дурака, сам понимаешь… Да, да. Надо, чтобы хоть первое время он смог продержаться, а там всё будет зависеть от него. Захочет учиться — будет стараться, не захочет, — пусть катится по наклонной, как говорили наши незабвенные учителя. Да, да. Надо дать парню шанс. Попробуешь? Присылать? Спасибо. Сегодня вечером пришлю.

Грешнов положил трубку и сказал Сморкачёву:

— Каракозов уверяет, что у него все поступали. Его принцип: «Нет плохих учеников, есть негодные преподаватели». Иди мойся, одевайся, готовься.

Вечером того же дня, вооружив Влада бутылкой креплёного вина, Василий отправил его к Мише Профессору.

Прибыв по указанному адресу, Сморкачёв обнаружил распахнутую настежь дверь. Решив что его ожидают, вошёл. Поголосил, — никто не ответил. Влад воспользовался уборной, отправился мыть руки, и в ванной столкнулся с обнажённой женщиной. Это была жена Михаила Каракозова Майя. Собственно, саму наготу он рассмотреть не успел. Сморкачёв встретился с женщиной глазами и, тут же прикрыв дверь, проследовал на кухню. Там открыл бутылку, что принёс с собой и хорошенько к ней приложился.