Трон Знания. Книга 4

Хёск сжал кулаки:

— Не могу это слушать. Иштар! Запрети ей говорить!

— Хазир… на древнем языке «муж», — продолжила Малика, чертя на песке непонятные символы. — Шабира — это жена. Всех мужей звали «хазир», а жён «шабира». Семья — хазирад. Она сказала ему: «Ты муж Ракшады». Он сказал ей: «Ты жена Ташрана». И обвёл рукой вокруг себя: «А это Ракшада». Он назвал именем любимой не город, не страну, а весь мир.

Посмотрела на Иштара:

— Ты муж Ракшады, супруг мира. А я не шабира. Я дева-вестница.

Он направил взгляд на спираль, нарисованную на песке:

— Где он построил башню?

— В первом городе. — Малика вонзила палец в центр спирали. — Этот город назывался Товак.

— Ракшада уже накренилась, хазир, — сказал Хёск и пошёл прочь.

Иштар присел на корточки рядом с Маликой:

— В центре Кеишраба есть башня. Никто не знает, когда её построили. В башню нет входа. В стенах сквозные отверстия. Внутри пусто. Наверху смотровая площадка.

— Города выросли и слились в один. Теперь это Кеишраб.

— Об этом лучше молчать. Обо всём, что ты видишь, лучше молчать.

Глядя на противоположный берег, Малика затряслась:

— Они подожгли трупы.

Иштар помог ей подняться и, держа за руку, повёл вокруг озера.

— Где похоронили Ракшаду? — спросила Малика.

— Она вошла во Врата Создателя. Это огромная песчаная воронка. Мы с тобой обязательно там побываем. Ты отдохнёшь, наберёшься сил. Встретим ночь Лунной Тишины и пойдём.

— Я поеду домой, в Грасс-Дэмор.

— Надо закончить паломничество.

Малика уставилась себе под ноги, чтобы не видеть ритуальную оргию вокруг погребального костра:

— Видения когда-нибудь закончатся?

— Закончатся, — ответил Иштар и пошагал вверх по склону бархана.

Часть 19

***

После нового года в Грасс-Дэморе один за другим разразились скандалы. Поварёнок священника во время поста купил на базаре поросёнка. Служка духовного отца заказал в свечной мастерской чёрные свечи. Послушник обнаружил в сундуке настоятеля монастыря пропавшую икону. Прихожанам выдали в молельне листы с текстами песен, среди которых оказались заговоры на болезнь и смерть. На пороге храма подрались шлюхи, не поделив выручку за ночь, проведённую со святым отцом. Член секты разделся догола перед ратушей и объявил себя мессией.

Главы конфессий вызвали виновников инцидентов и выслушали их чистосердечные признания: не было поросят и чёрных свечей, воровства и оргий, а член секты — это вовсе не сектант, а местный дурачок. «Вероотступники» всего лишь не перечислили в казну обещанные деньги.

Попытка правителя показать зубы вызвала усмешку. Не рискнув расшевелить дворян, Адэр сделал ставку на простой люд: тёмный, сирый и доверчивый. Плебеи, прежде молчаливые и покорные, оказались легки на подъём. Тут и там собирались толпы, требующие разогнать секты, очистить церкви и монастыри от еретиков и приспешников тьмы.

Главы конфессий отправились в Лайдару, желая призвать правителя — зачинщика беспорядков — к благоразумию. Но их не пустили дальше Ворот Славы. Командир защитников герцог Кангушар передал им письмо, в котором старший советник Орэс Лаел сообщал святым отцам о плохом самочувствии правителя и советовал усерднее молиться о здравии Его Величества.

Руководители религиозных течений съехались в Ларжетай. К дому, где проходило заседание, сошлись возмущённые горожане. Священнослужители вызвали начальника охранительного участка и велели ему разогнать толпу. На что начальник ответил: «Староста города неделю назад санкционировал проведение митинга, а вы собрались без его разрешения, и стражи порядка разгонят скорее вас, чем законопослушных граждан».

Слухи о конфликте глав конфессий с сыном Великого грозили докатиться до вершины религиозного айсберга, который находился в Тезаре. Подчинив свою гордость рассудку, святые отцы составили список злостных неплательщиков «оброка» и обязали их погасить долг перед казной. Затем отлучили «вероотступников» от церкви, пресловутого члена секты отправили на лечение в психбольницу и попросили у верующих прощения за то, что вовремя не рассмотрели волков в овечьей шкуре.

Настоятель собора святого Турдоса ждал затишья как никто другой: близился день памяти мученика, чьё имя носила церковь. Хотя скандалы не коснулись настоятеля, косые взгляды прихожан впивались ему в сердце как шипы, неприятные вопросы бередили душу, а внутренний голос убеждал, что жадный и мстительный правитель не остановится, пока не уничтожит все святыни.

Две тысячи лет назад адептов религии ирвин подвергли жестоким гонениям. Горстка верующих нашла убежище в Дэморе, землях морун, и первым делом построила молитвенный дом. Молельня долгое время стояла посреди чистого поля как почтовый столб. Затем рядом с ней соорудили конюшню, где странствующие путники могли поменять лошадей. Потом какой-то делец открыл неподалёку гранитный карьер, и вокруг церквушки появились бараки. Через полвека рабочий посёлок превратился в большое селение. Сто лет назад, в годы распада, хозяин карьера обанкротился, и в городе бездомных собак стало больше, чем горожан.

При Адэре возобновилась добыча гранита, заработал песчаный карьер. И город воскрес. Ещё недавно священнослужители собора святого Турдоса благодарили Бога за правителя — теперь чувствовали себя обманутыми.

День памяти мученика выдался солнечным и безветренным. Настоятель прошёлся по залу. Проверил, прочно ли прикреплены к арочным проёмам гирлянды цветов, хорошо ли с улицы очистили окна от снега. Пролистал молитвословы, разложенные на столиках возле входа: не дай Бог в них окажутся записки с непристойными текстами. Посмотрел, как служки протирают оклады на иконах, готовя их к поцелуям. Надел старенькую шубу и вышел на крыльцо.

Перед собором выстроилась колонна горожан, готовых последовать за священником на Славное Поле: там, на пригорке, возвышался гранитный обелиск, служивший символом чистоты и незыблемости веры. В прошлом году, несмотря на морозы и снегопады, людей было больше. Сейчас кто-то поддался на уговоры детишек и повел их не к обелиску, а на открытие ледового парка.

Месяц назад, к всеобщему удивлению, в город съехались скульпторы и народные умельцы. Обнесли центральную площадь заграждением из брезента. День и ночь замораживали воду в странных блоках, пилили глыбы льда, склеивали водой детали сказочных существ. Над оградой росли горки и башни замка. А вчера на шпилях появились флаги Грасс-Дэмора.

Настоятель несколько раз ходил в ратушу, но староста остался глух к его просьбе о переносе даты или времени начала небывалого мероприятия. Чтобы хоть как-то подсластить горькую пилюлю, староста пообещал, что его семья и государственные служащие обязательно примут участие в шествии. Он не обманул — в голове колонны рядом с десятком дворян топталась когорта чиновников, сжимая в рукавицах белые пластмассовые цветочки. Настоятель присоединился к певчим и повёл процессию по улицам.

По тротуарам в сторону центральной площади топали шумные семейства. Заметив шествие, ретиво сворачивали в подворотни, забегали в магазины или примыкали к колонне — если некуда было прятаться, — но через пять-десять минут исчезали. Настоятель вдыхал студёный воздух полной грудью и на выдохе выдавал мощный по звучанию речитатив, желая достучаться до сердец, наполненных верой не до краёв, не под завязку.