Тропою риска

–  Если здесь жить постоянно, то можно было бы привыкнуть, - сказал Джик.

Мы снова и снова ныряли в спасительную тень раскидистых деревьев, а горожане вокруг ходили с непокрытыми головами, словно жара их не касалась.

В галерее было тихо и пусто, работали кондиционеры, а возле стояли стулья для случайных посетителей.

Джик как напророчил. Здесь было выставлено множество добротных акварелей, типичных для школы Наматджиры - австралийского художника-аборигена. Они по-своему хороши, но мне такая манера не по душе. Я люблю непрорисованный контур, размытые границы, использование фактуры и простор для домысливания. Следует отдать ему должное, глаз у него был острым как алмаз. Где-то я читал, что он написал свыше двух тысяч картин. Естественно, Наматджира пользовался безграничным авторитетом в стране. Здесь одиннадцать художественных галерей. Мекка для художников и журналистов. На мемориальной доске было написано, что Наматджира умер в больнице Алис-Спрингса в августе 1959 года.

Минут пять мы блуждали в одиночестве, прежде чем внезапно раздвинулась занавеска и появился смотритель галереи.

–  Вам понравилось?- спросил он.

В его голосе звучала надежда, что мы быстренько уберемся отсюда, чувствовалось, что туристы надоели ему до чертиков. Маленький и бледный человечек с длинными волосами и большими темными глазами с тяжелыми веками. Он был того же возраста, что и мы с Джиком.

–  У вас есть еще какие-нибудь картины?

Он бросил взгляд на нашу одежду. На нас были брюки и рубашки, в которых мы ходили на скачки. Без видимого энтузиазма он откинул занавеску из пластика и пригласил нас войти.

Внутреннее помещение было отлично освещено благодаря прозрачной крыше. Стены оказались завешанными десятками картин, у нас даже глаза разбежались.

На первый взгляд казалось, что тут огромное количество голландских натюрмортов, пейзажей, французских импрессионистов и портретов кисти Гейнсборо. Но, присмотревшись более внимательно, мы поняли, что, хотя это оригинальные, писанные маслом полотна, все они далеко не шедевры. Такие картины обычно продают с пометкой «школа», так как сами художники даже не подписывают их.

–  Здесь европейцы, - пояснил смотритель, и в его голосе звучала неприкрытая скука.

Я заметил, что он не австралиец и не англичанин. Может, он американец?

–  Есть ли у вас картины с лошадьми?

Он смерил меня довольно дружелюбным взглядом.

–  Да, есть. Но в этом месяце мы выставляем работы австралийцев и второстепенных художников из Европы.
– В его произношении ощущалось едва заметное пришепетывание.
– Но если вы хотите посмотреть картины с лошадьми, то они стоят там, на полках, - указал он на еще одну занавеску из полосок, висевшую напротив первой.
– Вы ищете что-нибудь конкретное?

Я пробормотал фамилии нескольких австралийцев, чьи картины я видел в Мельбурне. И его тусклые глаза оживились.

–  У нас есть кое-какие их работы.

Он провел нас в третью и, на наш вкус, наиболее интересную комнату. Половину ее занимали двухъярусные стеллажи, а на другой половине размещалась контора. Здесь же картины упаковывали. Застекленная дверь вела в запыленный и словно высушенный садик. И в этой комнате свет падал сверху через крышу.

Возле двери стоял мольберт, а на нем повернутое к нам тыльной стороной небольшое полотно. Принадлежности свидетельствовали, что над полотном недавно работали.

–  Тоже пробуете свои силы?
– поинтересовался Джик и подошел, чтобы поглядеть.

Бледный смотритель дернулся, будто хотел остановить Джика, и тут вдруг что-то в выражении лица моего приятеля потянуло меня к нему словно магнитом.

Гнедой конь в повороте на три четверти. Его элегантная голова поднята - он явно к чему-то прислушивался. На заднем плане - гармоничные контуры усадьбы. Остальное - отлично скомпонованные деревья и луг. Работа уже более или менее закончена.

–  Чудесно!
– воскликнул я в восторге.
– Она продается? Я хотел бы ее купить.

Поколебавшись мгновение, смотритель ответил:.

–  Простите, но писалось на заказ.

–  Жаль! А вы не могли бы продать эту картину мне, а заказчику нарисовать еще?

Тот с сожалением улыбнулся:

–  Боюсь, что не смогу.

–  Назовите вашу фамилию, - попросил я.

Моя просьба понравилась ему.

–  Меня зовут Харли Ренбо.

–  А здесь есть еще ваши работы? Он показал рукой на длинные полки:

–  Одна-две. А картины с лошадьми находятся в нижнем ряду, против стены.

Мы втроем принялись вытаскивать их.

–  Вот хорошая, - сказала Сара, разглядывая маленькую картину, изображавшую серого толстого пони и двух сельских парней в старомодной одежде.
– Вам нравится?

Она показала ее нам. Мы бросили свое занятие и посмотрели на картину.

–  Очень красиво, - сказал я со снисходительным одобрением. Джик отвернулся, словно полотно не заинтересовало его, а Харли Ренбо молча стоял возле нас.

–  Ладно, - заявила Сара, - просто я думала, что она хорошая.
– Она поставила ее на полку обратно и вытащила следующую.
– А как вам эта кобыла? Мне кажется, славная.

–  Сентиментальная мазня!
– едва сдержался Джик, но Сара все-таки обиделась.

–  Может, я ничего не понимаю в искусстве, но мне просто нравится. Потом мы нашли еще одну работу с причудливой подписью: «Харли Ренбо». Большое полотно, покрытое лаком и без рамы.

–  О!
– сказал я тоном ценителя.
– Ваша!

Он молча наклонил голову. Мы смотрели на работу, которую смотритель признал своей.

Явное следование Стаббзу. Удлиненные лошади вписаны в загадочно-унылый пейзаж. Приличная композиция, скверная анатомия, хорошее исполнение и нуль оригинальности.

–  Чудесно, - сказал я.
– Где вы рисовали?

–  О… прямо здесь.

–  По памяти?
– восхитилась Сара.
– Сколько умения!

Харли Ренбо, видя наш интерес, принес еще две свои картины. Они были не лучше первой, но одна из них намного меньше по размеру.

–  Сколько стоит меньшая?
– спросил я. Джик взглянул на меня, но промолчал.

Харли Ренбо назвал такую сумму, что я сразу затряс головой.

–  Жаль, - вздохнул я.
– Мне очень нравится ваша работа, но… Началась вежливая и нудная торговля. Однако, как водится, мы сошлись на цене более высокой, нежели хотел покупатель, но более низкой, чем надеялся продавец. Джик покорно достал свою кредитную карточку, и мы забрали трофей.

–  Боже милостивый!
– взорвался Джик, когда мы отошли на такое расстояние, что смотритель не мог нас слышать.
– Ты еще в нашем колледже рисовал лучше! Зачем тебе понадобилась эта мерзость?

–  Затем, - ответил я удовлетворенно, - что Харли Ренбо - копиист по натуре.

–  Но ты купил не копию известного произведения, а его собственную картину!
– Он ткнул пальцем в сверток, который я нес под мышкой.

–  Это вроде отпечатков пальцев?
– спросила Сара.
– Чтобы найти другие его творения?