Троя. Пепел над морем

Под ногами хрустит мелкий известняк. Я наступил на сухую ветку — треск разнёсся неестественно громко в этом безлюдном месте. Окинул взглядом выжженную равнину: редкие клочки жёсткой травы, острые камни, ни единого дерева, где можно укрыться от палящего зноя.

— Вот здесь их и встретим, — пробормотал я, обводя взглядом местность.

Я нашел нужное ущелье, где поставлю своих парней. Две тропы — прибрежная и горная — змеились по краям позиции. Дорийцы пойдут именно здесь, потому что дорогу у моря прикрывает неприступный Коринф. Вот он, я вижу его стены.

Ветер донёс запах хвои и солёной морской воды. Где-то вдали, за холмами, уже поднимается пыль — то ли от стада, то ли от приближающегося войска. То ли от войска, которое гонит за собой стадо. Пойду-ка я в лагерь. Я уже увидел все, что мне нужно.

Первая масштабная битва моей армии. Она должна пройти до того, как новички, взявшие оружие в руки несколько месяцев назад, столкнутся с ветеранами ахейского войска. Здешняя элита воюет с пятнадцати лет, как и везде. И каждый клочок плодородной земли полит кровью так обильно, что можно не опасаться засухи. Людей слишком много, а зерна слишком мало. Поэтому хорошего поля жалко, а человека нет. На его место тут же встанет другой. Такая вот логика у нашего сурового времени.

Царь Эгисф поведет эту битву сам, но перед этим мы встретимся с ним наедине. Вдруг у него короткая память. Я уже привык разочаровываться в людях.

— Здравствуй… ванакс Эней, — он поздоровался первым и слегка склонил голову. — Я благодарен тебе за помощь. Не думал, что ты так молод.

— Это быстро пройдет, — усмехнулся я.

Ему под сорок. Он довольно крепок, но могучим воином, как его двоюродные братья, отнюдь не выглядит. Тот же Менелай разделает его под орех за пару секунд. А Агамемнон и вовсе задавит голыми руками, как медведь козленка. Я же воин, я такие вещи на раз чую. Тем не менее глаза беглого царя остры, и в них светится насмешливый ум. Он то и дело смахивает падающие на лоб пряди светло-русых волос, в которых вьются нити первой седины.

— Садись! — я показал ему на плащ, расстеленный на земле. — Смотри! Эти камушки означают отряды здешней знати. Вот это колесницы. Вот мои лучники и пращники. Вот фаланга. Мы спрячем фалангу в засаду.

— Но зачем? — не понял Эгисф. — У твоих воинов доброе оружие и доспех. Пусть в центр становятся.

— Замолчи и внимательно слушай, если хочешь вернуться в Микены, — ледяным тоном оборвал его я. — Я не собираюсь положить ради тебя половину своих парней. Сначала твои лучники и пращники проредят войско дорийцев. Потом пусти колесницы. Пусть пощупают один из флангов, вдруг северяне прогнутся. Но я в это не верю. Колесниц слишком мало, половину лошадей и возниц перестреляют тут же. Потом позволь Клеодаю пойти в наступление. В центр ставишь своих додонцев, они примут первый удар. Они наемники, их не жалко. Пусть понемногу отступают, пока не втянутся вот в эту лощину. Предупреди их командиров. Они отступают во-о-он до того холма. Обязательно усиль центр! Поставь там восемь… Нет! Десять шеренг! Иначе этот сброд разбежится. Пусть просто понемногу пятятся назад.

— А потом? — жадно спросил Эгисф. — Что будет потом?

— А потом дорийцы сломают строй и повалят толпой. И тогда я выпущу своих стрелков, ударю в левый фланг фалангой и сомну его. Клеодай не знает, что мы здесь. И не знает, сколько нас. Это дает нам серьезное преимущество. Если бы побольше народу было, мы могли бы их окружить и перебить всех до единого. Но увы, нас слишком мало, поэтому многие уйдут. Если тебя утешит, я пущу им в тыл своих метателей дротиков, и они превратят бегство дорийцев в дорогу смерти.

— До чего сложно все, непривычно, — потер виски Эгисф. — Я в молодости много воевал. Но тогда все как-то попроще было. Вышли благородные воины, сотни по три с каждой стороны. Подрались от души, потеряли человек семь, и на этом битва закончена. Разговоров и хвастовства на пирах потом на целый год хватит, пока какой-нибудь отпрыск знатной семьи из молодых и горячих не угонит стадо коров или не объявит своей землю, на которой работают наши крестьяне. И тогда все повторяется снова.

— Привыкай, — развел руками я. — Все вокруг меняется, и война меняется тоже. Без меня тебе не победить, к Клеодаю сбежались целые толпы всякой швали. И даже кое-кто из знати запада переметнулся на его сторону. Они уже поверили в его победу.

— С ними что делать? — испытующе спросил Эгисф. — Многие сдадутся.

— Убей, — коротко ответил я. — А потом найди и убей их сыновей. Жен и дочерей возьми во дворец и посади ткать. Не вздумай выдать кого-нибудь из них замуж. И никакого выкупа от родни. Они должны войти в твои мастерские, а выйти оттуда только на встречу с Хароном. На их землю поставишь писцов, которых я тебе пришлю. Новых басилеев из старых родов в тех землях быть не должно. Эти владения пойдут в мой личный теменос. И все доходы оттуда будешь присылать мне.

— Не по обычаю, — хмыкнул Эгисф.

— Тогда пойди и признайся микенской знати, что дал мне клятву верности, — жестко ответил я. — Я выиграю этот бой без тебя, но ты для меня становишься бесполезным. Ты вернешься в Додону, будешь там плакать о своей судьбе и считать оставшееся серебро. Так по обычаю будет?

— Но почему ты и впрямь не хочешь взять власть сам? — осторожно спросил он. — Я слышал, что ты несметно богат, и можешь нанять огромное войско.

— Пока жив Агамемнон, нам покоя не будет, — ответил я ему. — Тут многие его поддержат, а я не хочу разорить войной то, что должно остаться целым. Ты лучший кандидат на трон Микен, ведь он уже был твоим. Ты дашь этой земле мир. Ты успокоишь ее знать. А то, что ты потом подчинишься мне, не вызовет ни у кого никаких вопросов, поверь. Произойдет очень много важных событий, которые примирят благородных с моей персоной. Воины замолчат навсегда, а ты будешь наместником Пелопоннеса. Я не хочу править здесь сам. Эта земля слишком мала и слишком бедна для меня. Мне некогда разбирать дрязги скудоумной деревенщины.

— Все сделаю по слову твоему, ванакс, — негромко ответил Эгисф, который и впрямь проявлял проблески разума. Ему было малость не по себе. Он потирал грудь в области сердца и морщился. Наверное, зря я был с ним так откровенен.

— Тогда строй свое войско, царь! Ты же не какой-нибудь Агамемнон, который бросил свой народ, чтобы воевать за возвращение слабой на передок бабенки. Ты сегодня станешь героем, спасшим страну от нашествия врага, — сказал я ему и пошел к своим парням.

У меня еще много дел. Надо таксиархам поставить задачи перед боем. Мне не улыбается в одном сражении потерять армию, совершив множество славных подвигов, воспетых потом аэдами. Плевать я хотел и на аэдов, и на их песни! Героями полны все кладбища, а у меня большие планы на эту жизнь. Я же только-только начал понимать, что может спасти этот на глазах гибнущий мир. Деньги и свободная торговля. Если я придушу всех, кто мешает перемещаться товарам, то робкий огонек цивилизации не потухнет под напором бурного ветра истории. Он выстоит и обогреет тех, кто будет рядом с ним. А что будет с теми, кто далеко от него? Этого я не знаю и знать не хочу. Я не возьму на себя слишком много, я всего лишь человек.

Глава 8

Надо же! Клеодай вышел на войну с пятью сотнями, а передо мной стоит больше трех тысяч. Вот ведь что жадность с людьми делает. На его зов набежали не только те дорийцы, что жили рядом, но и те, что еще обитали на севере, в Эпире и Фессалии. Пришли амфилохи, этолийцы и телебои, занимающие северо-запад Греции. Пришли еще какие-то отряды, чье происхождение я так и не смог определить. Я ни вооружения такого раньше не видел, ни одежды.

Почему еще я не захотел пойти в первых рядах? Да потому что горцы с северо-запада — прекрасные пращники. Похуже, конечно, балеарцев и родосцев, но тоже очень ничего себе. Они изрядно проредят армию Эгисфа. Так пусть гибнет наемная пехота, а не моя. А еще некоторые из басилеев Элиды, запада Пелопоннеса, тоже присоединились к Клеодаю, уверовав в его удачу. Ну, что же, сегодня мы испытаем ее.

Два войска, неравных по численности, выстроились друг напротив друга. Покричали, помахали руками, распаляя себе перед дракой, и потрясли гениталиями, показывая всю степень своего презрения к врагу. Обычный набор действий, который без значительных изменений перекочует в последующие эпохи.

Царь Клеодай, сверкая подаренным Приамом доспехом, прорычал что-то, и вперед выдвинулись пращники и лучники, которые залили войско Микен дождем летящей смерти. С той стороны им ответили тем же, а я радовался про себя, что это не мои парни сейчас гибнут под градом камней и стрел. Даже в войске Эгисфа абсолютное большинство воинов — полуголые ребята со щитом и копьем, доспехом которым служит лишь их собственная дубленая шкура.