Тщета: Собрание стихотворений

ПОД СНЕГОМ

I. «Запушено н а небо окно…»

Запушено н анебо окно Просеянною снеговой пылью. Не выпрямиться ив сухожилью – Заиндевелостью сведено. Уснуло подснежное зерно, Покорное зимнему засилью. Белым-бело земному обилью, Подземельному темным-темно. Глубоко залегла тишь да гладь, В потемках затаилась бесследно, Бесчувственно, немо, безответно. Снежинкам привольно зимовать, Былинкам не больно истлевать, Невидно, неслышно, неприметно. 20.I.1936

II. «Еще не светло, но уже не темно…»

Еще не светло, но уже не темно, Шатнулись, качаются тени, Прояснилось из-за деревьев окно, Наметились сизым ступени. Кривая луна унесла, как грибы, Все звезды в дырявом лукошке, И, выпав, одна у небесной избы Осталась лежать на дорожке. Большая, яснее, хрустальнее всех, Дрожит в холодке спозаранку. Такую светильницу снять бы не грех В полон бы пригожую бранку! Привстала ль на цыпочках я до нее, Она ль за меня зацепилась – Но только замерзлое сердце мое На тысячи льдинок разбилось. И каждый осколок, светясь и звеня, Пронзает восторгом и болью, И рвется он вон из груди у меня К раскинувшемуся всполью. В глазах, на руках ли – одно к одному – Сверкает, струится и тает – Лучи или слезы, никак не пойму. Звезда закатилась. Светает. 25.I.1936

III. Хроника

И.П.

Очень приятно – залечь средь хлама – и жмурить разнеженные глаза. Очень занятно оно, то самое, щурится на меня из-за ширмы: «и чего она всё мечется? ишь, бормочет: не найти, хоть брось». А помнишь, недавно, с черной лестницы ты вошел, больной, тощий насквозь, и сказал: «камешки несъедобные, шубка не теплая, а потому пустите меня к себе, очень неудобно и плохо маленькому одному». Вот и живем, и довольно дружно мы, ссоримся подчас, ежели ты книжки мои своими игрушками воображаешь и рвешь листы. Я и досадую: вот убожество – нянчиться с ним, свалишься пока! Но он не один — многое множество смотрит из щели его зрачка. Тянутся ко мне сквозь него – травами с прежних дорог и с родных могил – полузамученные забавами тех, кто беспомощных не щадил. Голые крылья, клювики цапкие всех птенцов, выпавших из гнезда, все беззащитные руки и лапки тянутся, через него, сюда. В нем, сквозь него, я тоже вот с этими, кто одни, я с теми, кто ничьи, общими связаны мы приметами: у них, как у меня, нет семьи. А болести – пусть, в теле как цвель они, но пойдемте вон к той душистой ветле: выеден ствол, а ветви все зелены, иначе нельзя – гнездо в дупле. И у нас с тобой нечто подобное: звереныш, детеныш – не пойму, иначе нельзя – очень неудобно и плохо старенькому одному. Примечание Вам отвечу, кто суть высокопарно прячет за чьи-то высшие права: сантиментально? нет – гуманитарно, если к вам еще дойдут слова. 13.I.1937

IV. «Снег, все улицы заметающий…»

Снег, все улицы заметающий, Читать надоело до оскомины, Жмусь у печки, перебираючи Не четки, не карты – п омины. Палисадник, сумерки-памерки, Снежинки – или вишень цветение, Шаги – или вздохи – замерли, Туман – или наваждение. Прошло – а было так недавно, Прошло – и стало так давно. А пляшет, кружится исправно Постылых дней веретено. И, хоть ни холодно, ни жарко Ни от добра, ни от греха, А жизнь, сухая перестарка, Всё рядится для жениха. Напрасно, бедная, пойми ты: Хоть ешь и пей на серебре, Не зацветут твои ланиты Снежком на утренней заре. И то, что смолоду хотело, Пленяло, заворожено, Как цветень вишень облетело Давным-давно, давным-давно. А всё же – остудила древность Когда-то огненную кровь, Не ранит страсть, не жалит ревность, Но не мертва твоя любовь. Она подспудна, потаенна, Она стара, она страшна, Как ночь – слепа, как день – бессонна, Всё ближе к вечности она. И у порога, где безгласна И недвижима красота, Она как молодость прекрасна, И безрассудна, как и та. Снег и снег, идет нескончаемый, Хватило бы до весны и глетчеру. Что же, погреемся за чаем мы, Надо бы протопить к вечеру. 22.I.1936

V. «И ты взаправду, сердце, отлюбило…»

И ты взаправду, сердце, отлюбило, Отпело, отгорело и остыло? И молодость взаправду отцвела? И я – вот эта Вера – отжила? И мне ни на кого не глянуть боле, Не взвидев света от блаженной боли? И мне, руками белыми обвив, Не задохнуться, миг остановив? Да, снашиваю платьице – не купят! Да, спрашиваю: как же это любят? А вот – привстанет новолунный рог, И вдруг он – весь он – здесь он, лег у ног. А вот звереныш, оставшийся ничьим, – О, не пройти мне, о, не пройти же мимо. А вот – чуть есть, чуть нет, ничуть почти, И вдруг восходит солнце — в груди. И так еще – работы костоеда, И вот – достиженье, вот – победа. Так это ль, это ль омертвенья знак? Ах, просто это так, и ясно так: Вы влюблены? вы молоды? нас трое: Нежна я – вами, дышите вы – мною. Вы – плоть моя и кость, я – ваша кровь. И это есть бессмертная любовь. 13.I.1936

СОНЕТ НОВОГО ГОДА

Закат дымится кровью пролитой – И дня, и года гневные останки. Уступы туч – молниеметы танки – Закрыли север плотною стеной. Над нею глаз тайфуна синевой Вбирает бурю – ярость половчанки. То новый год на боевой тачанке Примчался – роковой, сороковой. Моя страна, но ты сильнее бурь, И ты пройдешь сквозь грозовую хмурь, Сквозь все пороховые взрывы неба, Как сквозь земную низость, злость и дурь – И ляжешь полной чашей роз и хлеба Под заново рожденную лазурь. 31.XII.1939

ПРИШЕЛЕЦ

В тумане, на пороге меж былым и небывалым, еле виднеется Пришелец – свеж с мороза, чист он, как метели дыханье. – К нам пожалуй, здесь тепло, уютно на помосте вощеном, можешь мягко сесть в подушки. Мы для встречи гостя желанного хлеб-соль, вино найдем – приветить посещенье твое. Но что запасено для нас тобою? исполненье желаний? – Шелест муравы под ветром-то – пришелец, слушай – обозначается: – «А вы чего б хотели? безделушек на полочку? иль лоскутов на платья? погремушек славы за творчество? за труд – значков почета? род людской, лукавый род! Знаменья не будет вам всем явного! но в час бессилья тягчайшего, когда ни там, ни тут не мило, и не крылья несут, шумя, а точит лязг оков души под гнетом будней сплошных, в переплетенья дрязг и мелочей, когда безлюдней в толпе, чем в келье, – в этот час новорожденье новолетья дает редчайший дар – из вас кому-нибудь – “учуять ветер с цветущих берегов”, – налет его едва заденет краем крыла – и всё кругом поет о счастии, и дышит раем весны зимой, заводит – пыль земная – золотистый танец в столбе лучей, сверкает, иль тускнеет – что? – не грязи глянец – алмазов черный блеск. Кому из вас тот ветер?» – Стихли в глуби таимой все мы. Лишь кто любит другого — молвит: «ей», «ему». 31.XII.1940

НА ПОДСТУПАХ К МОСКВЕ (Венок сонетов)

1. «Стране и миру говорит Москва…»

Стране и миру говорит Москва: Я вам даю, в утеху и в угоду, Всё, чем сама богата – всю природу, Всю полноту земного естества. Даю родных – не знающим родства Семьи – равно ребенку и народу, Голодным – хлеб, закованным – свободу, Бездомным – кров, затерянным – права. Грозит разбоем ворог у порога. Стань на защиту дома своего — Один за всех и все за одного – Пока уступит тишине тревога, И на урочный труд, и на покой Страну и мир вновь позовет отбой.

2. «Страну и мир вновь позовет отбой…»

Страну и мир вновь позовет отбой Сиреной, глухо слышной и в подвале, Под домом, где от смертоносной стали Снарядов, за массивною стеной Железа и бетона, под землей Глубоко, в ночь налета укрывали Мы старых и детей. А на металле Обмерзлой крыши, под зловещий вой Фугасов, бой зениток, грохот ската Обвалов, наши старшие – ребята Вчера – сегодня выросшие — свой Дом стерегли от огненосок вражьих, Пока не отпустил сигналом страж их И на урочный труд, и на покой.

3. «И на урочный труд, и на покой…»

И на урочный труд, и на покой Урочный разошлись. Кому – работа Ночная у станка, кому – дремота Угретая постели. Заводской Гудок – тревога. Дрогнувшей рукой В рукав не попадая, прочь от гнета Стен, крыш – в поля, где, став у поворота К реке, увидишь небо над Москвой – В грозе и буре. Смоет каждый сектор Его, голубизной слепя, прожектор – Гаситель звезд – иль зарево кольцом Охватит, упреждая багрецом В дыму: на смерть небесная дорога, – Пока уступит тишине тревога.

4. «Пока уступит тишине тревога…»

Пока уступит тишине тревога Воздушная, зальется болью грудь У нас за тех, кто выстояли, чуть Не перейдя через ступень порога Последнего, на страже у чертога Кремлевского и у избушки, жуть Смирив сознанием: кому-нибудь Не уцелеть, но остальные – много Нас – примут на плечи, поднимут груз Бесценный – нашу родину, Союз Советский заслонят несокрушимым Щитом живых сердец, и отразим мы Грабителя, став супротив него — Один за всех и все за одного.