Тщета: Собрание стихотворений

«Долетевший с вами горный ветер…»

Клоде Арх.

Долетевший с вами горный ветер Мне донес подводный звон винеты, Милой жизни легкое дыханье, Взгляд любимых, чьи сомкнуты веки. Отнесите им вы строчки эти, С ними – все мольбы и все обеты, И мое единое желанье: К ним вернуться, и уже навеки. 19.VII.1936.Старки

«Еще вот здесь, пока у нас…»

А. Ахм.

Еще вот здесь, пока у нас, Совсем близка, почти доступна, Но миг – и скроется из глаз, Неумолима, неподкупна. А мы вздохнем (о, вздох Пьеро Вслед горлинке – Киприды птице!) И оброненное перо Укроем в сердце, как в божнице. 24.VII.1936

С. В. ШЕРВИНСКОМУ [11]

Кто был недаром именован Шеллинским в прошлый месяц май, Когда, застигнут невзначай И к нашей тачке пришнурован, Стал невпопад ошеллимован – Пусть за грехи, да через край. Но если нам в ту бочку дегтя Хоть ложка меду натекла – То Ваши дивные дела: Влит зуд редакторского когтя В лит-труд со-авторского локтя И четверть Шеллия – цела. 28.IV.1937

11

Надпись на книге Шелли. (Примеч. автора.)

ИНЫЕ (А. Кочеткову) [12]

Во многих смертных формах я искал

Того кумира тень, о ком мечтал.

Шелли

А те, кому ты был кумиром сам, Кто вслед твоим стихам, твоим глазам, Как мотыльки, летели, шли, влеклись, Притягивались, падали – и жглись, – О тех, об опаленных, об иных, Ты помнишь ли, забывчивый, о них? В свои тиски зажмет тебя тоска? — Знай, то иной сожженная рука. Не взвидят бела дня твои глаза? – Знай, то иной горючая слеза. Затянет пеплом сердца боль и кровь? — Знай, то иной сгоревшая любовь. Но если песней хлынет немота, – Знай, то иной, обугленной, уста. И если зашумит, как море, стих О тех, об опаленных, об иных, – То яблонь мира обирает цвет Жестокий и невинный зверь – Поэт. 26.V.1937

12

Надпись на книге Шелли. (Примеч. автора.)

«Он к нам слетел взорванным осколком…»

Л. Соловьеву

Он к нам слетел взорванным осколком гранатным, взрывая нас, не понимающих очень долго, где правда – прежде или вот сейчас. Но там, где стал он, там легло семя жизни – прорастет, в срок взойдет деревом, с которого – во время мира – оберем цвет и плод. Губы наши вспыхнут жаром цвета багряной крови – в нас и в нем одной. Глаза загорятся – это они запылают его огнем. И мы поймем, хотя бы и после того, как переживем страх разлуки с ним, что жизнь – вечно возле него и нас, смертью смерть поправ. 2.VIII.1942

«Все потеряв, и бросив, и отринув…» (Екатерине — Михаилу)

Все потеряв, и бросив, и отринув, покинув дом, и скинию, и склеп, мы вышли ночью — несколько песчинок — искать веками чаемый вертеп. Пути к нему, смиряясь, волхв не знает, о нем пастух, встречаяся, молчит. Но вот гляди: с небес звезда двойная льет синие и желтые лучи. За ней, к нему. Но, затаив дыханье, едва себе осмелимся сказать, что светят нам в ее двойном сиянье то светлые, то темные глаза. Что здесь они тоскуют с нами рядом, как мы — в дорожной тусклые пыли, что там они взирают вечным взглядом с высот небесных в глубину земли. Что, может быть, как нам — они, кому-то и мы — лучей таинственная быль, А наше всё страдание и смута — лишь звездная сияющая пыль. Что в хороводе, легком точно воздух, бескрайном, как весенние поля, не различить нам — что глаза, что звезды, не разобрать, где небо, где земля. Что, наконец, не знаем лучшей доли, как в небесах взойти на Млечный Мост — и, обомлев от счастия и боли, пролиться ливнем падающих звезд. 25.VI.1922

«Онегинская строфа»

Перестоявшись, киснет нектар, Впрок солят только огурцы. Давно и «Новь», и сам «Прожектор» Простерли к Вам свои столбцы. Вас извещает Тахо-Годи, Что он к осенней непогоде, Мечтой иль Павловым влеком, Готов издать Ваш первый том. А Вы — писанием «методик И восхожденья» занялись, Вы — наш arbiter и стилист, Инструментатор и мелодик! Вот так-то, чтя полезный труд, Поэты улицу метут. Но нет, земли ничтожный сор Не затемнит правдивца взор, Не заградит уста поэта Чужой молвы бездушный толк — Свой щедрый дар, свой вольный долг Ты вспомнишь, данник Мусагета! Уйдешь от ласковых долин, Как ветер волен и один, Туда, к пустынной горной келье, Где буря правит новоселье. И там увидишь землю ты Такой покинутой и пленной — Что к ней рванешься с высоты Потоком песни солцепенной.

Рондо с кодой («Влача рифмованные цепи…»)

М.И. Слободскому

Влача рифмованные цепи, я говорила — или нет: о дне рождения на свет, о дне рождения в Вертепе. О дне, в который дикий стрепет слетел к нам, — полевой поэт, — влача рифмованные цепи, я говорила — или нет? Кто задирался много лет в немом и безответном склепе и вышел к нам — и в песни трепет он преломляет тень и свет, влача рифмованные цепи. Освобожденному — привет, новорожденному — в Вертепе. 4-17.VII. 1924.

«Пускай велит Вам разум разом…»

М.И. Слободскому

Пускай велит Вам разум разом И дом, и город покидать: Владивосток с Владикавказом Сумеет сердце срифмовать. Разлуки северная вьюга Растает в памяти тепле. Ах, все в гостях мы друг у друга, И все мы гости на земле. 7.III.1928.

Рондо («Когда Вертепу Вы явились…»)

М.И. Слободскому

Когда Вертепу Вы явились, Анчара острый иверень — и Вашим чубом набекрень и Вашим ямбом мы пленились. Мы все стихами разразились, кто бросив немощи, кто лень — когда Вертепу Вы явились Анчара острый иверень. С тех пор, что год — разлуки тень: поразбрелись, переженились… Но уцелевшие решились стихами вечно славить день, когда Вертепу Вы явились.

КАК ОНО БЫЛО

М.И. Слободскому

Да, вечер был, скажу без лести, достоин всяческих похвал. Е. Редин, как "невольник чести", гостей радушно принимал: На примусе варил картошу, селедю чистил, резал лук, и рифм городил горожу, и уж конечно — клюк да клюк. А. Кочетков с большим талантом литровку под полой припер — а после резвым Росинантом до света бегал в коридор. Грустна (в кармане ни динара) была Меркурьева сама, без памяти от Сан-Бернара и от Хохлова без ума. Но вовсе не сова Минервы их провожала до угла, — а Ваша тень, пугая нервы, в трусах и майке рядом шла. Ворчала эта тень (без ссор Вы подпишетесь, пролив слезу): «В дым, в доску — пропасти и прорвы! А я вот — ни в одном глазу». Но не скорбите, — толку в том нет, а тяпайте — пора давно сюда, где любят Вас и помнят, где ждут Вас рифма и вино. 24.V.1934