Туата Дэ

Гершаль не успел ничего сказать,как его лицо вжали в столешницу железные руки немца -да с такой силой, будто хотели расплющить

А потом, до ошеломленного врача донёсся интимный шёпот, жарко дышавшего ему в ухо Крофта:

Господин полковник, - Вжатый мордой в твёрдое дерево Гершаль, всё же испытал прилив гордости. В отличие от этого Крофта. он не поставил на себе рабского клейма униженнего обращения к английскому офицеру, - Господину полковнику нужен не ты. Господин полковник желает только, чтобы ты исчез. Я не знаю - и не хочу знать почему -иначе я тоже исчезну. Но ты пойми, жид …Господин полковник совершенно не расстроится, даже если я покажу ему тебя, со свёрнутой шеей и скажу, что ты пытался убежать…

Осознание собственной глупости было подобно удару олимпийской молнии в медный щит Аякса. Гершаль дёрнулся, как от гальванического удара и хотел сказать, что он…

– Не дёргайся, - железные руки полицейского приняли его движения за попытку вырваться - и отреагировали так как привыкли, чуть не сломав шею старику,- Слушай. Говорить будешь потом. Отныне -ты будешь покупать у меня каждый день, каждый вдох кислорода… Своим хорошим поведением, конечно!

Последние слова он произнёс как-то весело и расслабленно, будто отпустил невероятно смешную шутку на пикнике - и Гершаль понял,что вся тяжесть огромных сильных рук на него больше не давит.

Он медленно, осмелился приподнять голову.

Гришем, внимательно наблюдавший за этой сценой, слегка наклонил голову набок - и вновь вернулся к своим бумагам, так и не сказав ни слова.

Глава XLIV

Пирмазен - Александровские казармы- полигон Графенвер.

Отнеси меня в тот замок,

Что властитель Монтезума

Для своих гостей испанских

Предложил гостеприимно.

Но не только кров и пищу

В расточительном избытке,

Дал король чужим бродягам

И роскошные подарки;

...

Как та праздничная пьеса

Называлась, я не знаю,

«Честь испанская», быть может,

Автором был ея Кортец.

Генрих Гейне, «Вицли-Пуцли»

Огромный тягач медленно катился по ночной дороге. Усиленные нейлоновыми нитями шины с шипением медленно катились, будто бы двигатель для того, чтобы столкнуть с места почти сто пятьдесят тонн гигантской автомашины, напрягал какие-то великанские мышцы, упирался ногами в грязь, а грязными огромными ладонями в похожий на железнодорожную шпалу бампер - и всё ради того,чтобы ось, - каждое колесо больше легкового автомобиля, - сделала ещё один оборот. Конечно же, это было не так. Для бомбардировочного двигателя головного тягача это были смешные усилия. Этот мотор делали для машин, способных лететь хоть вокруг Диска с полным бомбогрузом на такой высоте, где, без кислородной маски, начинали задыхаться люди. Если бы механизм, как и люди, знал, что такое работа, усталость пот, грязь, холод и долгая дорога - то восьмидесятифутовый ствол и массивное основание показались бы ему не тяжелее охапки дров. Тем более, что ему помогала и хвостовая спарка...

Он мог взреветь, разбудив всю ночную Германию, только-только успевшую привыкнуть к тихим ночам, когда не слышно железных звуков военной охоты, подняться на дыбы как бешеный конь, возглавлявший одну из призрачных охот и рвануть не медленнее любой гражданской «лягушки», выдав с места сорок четыре мили в час.

Но гигант катился очень и очень медленно, выдавливая воздух из протекторов, скрипя раздавливаемыми камешками и перемалываемым песком. Всё дело было в ночной дороге, в холодном воздухе, в Луне, надевшей свое лучшее платье из черного бархата, в редких деревьях, чьи контуры появлялись в темноте, как на проявляемой в темной комнате фотографии -и тут же исчезали. Как не ярки были конусы фар, размерами могущих поспорить с иным аэродромным прожектором и не редки машины на дорогах послевоенной Европы- двигаться следовало с осторожностью.

Ударить головным тягачом о деревянный столб линии электропередач - самое малое и безобидное, что могло случиться. Гораздо опаснее были пусть и редкие, но встречающееся железнодорожные переезды. А ещё можно было соскользнуть с полотна, потерять равновесие и завалить весь автопоезд на бок - как индийского слона, которому легионеры подрубили сухожилия. Это грозило крупными неприятностями от которых ни куратор, ни даже сам Селестин не смогли бы их прикрыть. Потому что стянуты будут полиция, военная полиция, а ставить на колёса артиллерийское чудовище будут военные инженеры. Учения 657-го артиллерийского батальона, служившие им прикрытием, будут сорваны - и уж виновниками скандала наверняка заинтересуются наблюдатели... Поэтому их автопоезд был только вторым, штурманом на первом шёл Капелька, Гришем, бессменный начальник штаба и адъютант самого Тампеста.

Согласно плану развёртывания, помочь перебраться через водяную пропасть Рейна батальону тяжёлой артиллерии должен был помочь Рейнский Патруль, имевший в своем распоряжении высадочные средства нужной грузоподъёмности. Но Гришем имел предостережение от Айка - любой ценой избегать ненужных контактов с военными. Это было понятно. Несмотря на своё высокое положение в Интендантской Службе, полковник был всего лишь полковником - и далеко не всесилен. И жаден - не желая делить полученные от Агентства деньги даже с теми, кто мог бы бы их взять.

На Айка Уиллем, может быть бы и наплевал - но отказаться от десантных барж Рейнского Речного Патруля ему прямо указывал сам Тампест. Ему тоже так было спокойнее.

Айк, обрадованный согласием, предложил так же полковнику перебросить пушки через реку по железной дороге. И Тампест снова согласился.

Но обдумав хорошенько это дело, Гришем пришёл к выводу, что они обойдутся без помощи. Весь чёртов смысл затеянной полковником тихой войны был в том, чтобы его подопечные смогли изучить их как можно лучше.

Смотревшие на него глаза полковника говорили «Нет».

Весь смысл бы в том,чтобы они проехали этот путь на этих машинах, чтобы их спины ныли от веса тащимого колёсными монстрами орудия,

Тем, кто будет стрелять из них в Лозанго, надо привыкнуть к новым масштабам и дальности. Они должны, если не породниться с этими динозаврами, то хотябы знать границы их силы.

Сами манёвры армии его не интересовали. Но они сковывали его по времени. Важно было без происшествий завершить ночные марши, но и прибыть на Графенвёр строго к назначенному сроку.

И, самое сложное - Рейн. Временные рамки учений связывали свободу Гришема. Во-первых, полигон. Во-вторых, через некоторое время, некоторые мосты, будут считаться уничтоженным - как подвергнувшиеся ударам авиации противника . Встреча с депутацией посредников сама по себе противоречила приказам Тампеста А если его ещё и объявят вне игры, принудив вернуться в Пирмазен...

Это, кстати, была ещё одна причина отказаться от радушного предложения Айка. Приняв участие в учениях, пусть и под чужими масками, они должны были полностью принимать и условия чужой игры.