Туата Дэ

Гершаль, пожалуй, лучше всего британского кабинета знал - верность сравнения Черчилля с нынешним премьером. Если с Грецией Черчилль не ошибся, оставив Средиземное за Империей и Королевским Флотом, помешав русским приблизится ещё на шаг к Тяжёлому Континенту, то Эттли был не просто прав. Его вело само Провидение… Нет, что-то противоположное Провидению - но английский дьявол не допустил ошибки.

Он, как хищник, чующий запах крови, почуял, как что-то, раненое люизитом и английскими пулями, навсегда уходит из этого мира - умирать. Оно не будет защищать созданный им мир от Британии - и Эттли решительно вырвал Диск из его ослабевших рук или лап.

Объявлением войны, он окончательно развязал руки Монтгомери, который теперь смог направить на Ближний Восток дополнительные силы. И теперь ему уже, официально, было разрешено обращаться со всеми, держащими оружие и отказывающимися его сдавать- именно так, как это принято в зоне военных действий.

Теперь древний мандат Лиги стал никчёмной бумажкой, дешевле прогоревших акций, а Палестина навечно оставалась британским протекторатом.

Всю неделю, после объявления войны, траки “Шерманов” 23-ей бригады крошили древний камень. Гремели взрывы на Храмовой Горе, древние,пережившие ромеев, стены, рушились залпами двадцатипятифунтовых гаубиц.

Умаявшийся от жары британский солдат, вошёл в разбитый выстрелами танковых пушек, прохладный мусульманский храм. Посмотрел поставил кожаный ботинок на заваленную хрустевшим под его ногами мусором, осколками камня и разбитой эмалью Эвен Аштию, Краеугольный Камень Мира. Постоял, задрав голову к пролому в куполе - и пошёл дальше. Вероятно, к Суэцу - последней преграде, отделяющей всю Азию от Му. Неужели ниточка мутной воды сеж песчаных дюн остановит Империю на пути к рудным богатствам Тяжёлого Континента? Нет. Путь этого солдата лежал далеко...

В тот день, сам Бог сдался на милость Британии и Гершаль был тому свидетелем.

И зная это, он боялся британцев и того,что кто-нибудь у бригаде узнает о его настоящем происхождении куда больше, чем гнева своего Бога. Англичане были так же реальны и страшны, как их концлагеря в Эль Даба. И суд их был неправеден и скор - как выстрел из “Энфилда”.

В конце концов, это их винтовки стреляли, отстукивая чёткие ритмы страшных песен в лабиринте улиц. А Бог его отцов? Разве он послал батальоны танков, защитить свой народ и последний Храм Сиона?

ЭТИ МЫСЛИ БОЛЬШЕ НЕ ИМЕЛИ ЗНАЧЕНИЯ.

Он боялся англичан больше Господа Израиля - и был наказан вечной службой Второму Риму - Альбиону.

Но ведь можно же все оставит как есть. Зашить, не оставляя стока - и через неделю эта тварь свалится , горя от гнойного огня. Убийство есть грех. Но это проклятый англичанин! Может, его труп хоть немного искупит…

И вообще, какое это имеет значение.

Осмелившись дать пощёчину Империи, его нетерпеливый народ, те, кто не был уничтожен адом, смолой и туманом, были повергнуты во тьму третьего, последнего и вечного, Рассеивания…Израиль исчез. Исчезнет вместе с ним - наверное, последним иудеем на всём Диске. Его грехи и грехи его народа уже сочтены, а жизнь одного англичанина не удлинит и не сократит его пребывание в Шеоле.

Так кому нужна эта глупая месть?

Ведь Храма нет и некому, и не для кого его вновь строить…

Что ты там бормочешь, еврей?
– голос полковника был на удивление миролюбив и спокен -для того,у кого в теле огромная, будто проеденная червями Ирода, дыра.

Похоже он, часть своего плача произнёс вслух. И проклятый англичанин, ненавистный англичанин всё это слушал!

Что ты там строить собрался? Домик себе? Забудь. Ты - мой, еврей. Придется пока что ещё послужить.

Гершаль не выдержал.

Оставьте меня в покое!
– взвизгнул он, взмахнув кинжалом, - Да, я еврей! Ненавистный мерзкий жид!

Он почти плакал.

Но я, - сказал он отдышавшись, - Не ваш и не чей-то более там еврей! Я сам по себе жид! Наш народ… - сказал он сделав паузу(Мимолетная мысль о том,что у полковника в это время адски болит рана теперь доставляла Гершалю странное удовольствие ), - Мы все… Кто остался… Принадлежим нашему богу и никому более…. Господин полковник.

Шей, - лениво отозвался Тампест, - И не заблуждайся. Ты подписал контракт с Агентством. И потому принадлежишь мне. Ты - мой еврей.

Гершаль намеренно резко двинул внутрь и распорол лопаточками пинцета только зажившие, тонкие желтые стенки канала. Это должно быть больно. Он должен был увидеть боль. Даже если бы полковник сдержал крик - его разорванные мышцы бы задергались.

Полковник молчал. Заполняющаяся красной жидкостью полость была так равнодушна к прикосновениям металла будто бы врач копался в промороженном мясе.

Треугольный осколок свинца звякнул о подставленное чайное блюдечко. Гершаль промакнул набежавшую кровь тампоном.

Второй кусочек был поменьше и ушёл куда-то вглубь глубоко, по какой-то изломанной спирали. Теперь ему не надо было даже оправдываться - чтобы вытащить осколок, раневую полость надо было расширить.

Кинжал, данный ему тем, кого называли Гришемом, остротой немногим уступал скальпелю и мясо поддавалось легко. Пуля должна была не задеть крупных кровеносных сосудов - иначе бы этот гигант не дошёл до Бремерхафена. Но сейчас бы и ему их не задеть…

Второй кусочек, похожий на доисторический кремень или осколок битого стекла, звякнул о фарфор.

Гершаль облегченно вздохнул. Почти всю работу он выполнил. самый крупный кусок,почти четверть распустившейся страшным металлическим цветком пули, застряла в толстой кости. А кусочки лопатки, как оказалось, не углубились в рану.

Промакивая и щедро обмазывая всё йодом, будто конопатящий варом щели на корабле плотник, Гершаль убедился, что чудесная густая чудовищного англичанина остановилась и только тогда, обрезав мертвую кожу с обеих сторон, закрыл багровый туннель, стянув его аккуратными двойными стежками.

Без особых церемоний, полковник отдал последние распоряжения Гришему и , просто упал в глубину зелёной обивки дивана. Укутанный свою в пробитую пулями шинель - замену которой его помощник, в отличии от кителя и фуражки, найти так и не смог, он, спящий сидя, с надвинутой на глаза фуражкой, походил на тяжёлый упавший в глубокие мутные воды ствол тяжёлой бронзовой пушки .

Прошло некоторое время, прежде чем Гершаль решился встать, чтобы прибрать, вылить воду - и тут же испугался показавшегося оглушительно громким в тишине скрипа половиц.