Туата Дэ

Айк, поморщившись, согласился, что там будет полно воинских эшелонов, направляющихся на Восток. Но он поклялся, что сможет найти «окно». Гришему подумалось что уже тогда,в Пирмазене, это звучало жалко. Да и орудия, которых здесь не должно быть привлекут ненужное внимание.

Ни один гражданский мост на всём течении реки от Страсбура до Майна, просто не мог выдержать автопоезд весом 83 тонны. Рейн ,как и тысячи лет назад, надёжно преграждал путь во Внутреннюю Германию. Когда пришёл проконсул Цезарь, ему пришлось строить свой мост. Теперь, вслед за Цезарем, пришла очередь капитана Гришема.

Вся надежда была только на длину орудийного прицепа, размерами могущего поспорить с иным железнодорожным вагоном, и запас прочности, вкладываемый во все гидротехнические сооружения. Если двигаться аккуратно, то вес удастся распределить на два пролёта -и тогда вполне возможно... Если медленно. Зубы Гришема опять сорвали мокрую корочку только-только запёкшейся крови с истерзанной нижней губы. Уиллем был уже на грани того, чтобы начать серьёзно обдумывать проход по мосту без одной из машин. Отцепить концевой тягач и медленно - просто протащить его на толстом стальном блине основания. Он выполнен из лучшей американской стали и рассчитан воспринимать тяжкие удары отката при Искры, раздробленное асфальтовое покрытие -но какая, скажите, ему, Уиллему Гришему, печаль? Пусть об этом грустят немцы…

…..

Капли холодной воды цеплялись за грубые волокна шерсти, не желая ни скатываться вниз, ни впитываться в и так уже промокшую серую ткань утеплённой офицерской шинели. Они сливались одна с другой становясь похожи на крупные бриллианты - и градом сыпались с плеч и спины, когда он преступал, разгоняя кровь в застоявшихся ногах.

Высокая желто-зелёная трава, наслаждающаяся здешней сырой болотистой почвой, которую здесь давным-давно здесь никто не косил, достаёт ему до колена. Она хлещет его по непроницаемым бортам шинели, а ветер налетает треплет тяжёлую от сырости ткань и лупит по лицу будто бы сырым полотенцем с размаху.

Огромные тягачи, которые в этом мокром и холодном мире, казались единственным островком тепла - из-за буквально излучавших его похожих на мокрые бетонные волноломы огромных кабин и бензинового запаха быстро остывавших под ледяной моросью выхлопных газов, так же хранили воспоминание о жаре моторов.

Сердца машин работали сейчас не менее напряженно, чем во время долгого пути, питая гидравлику мощных домкратов.

Покусывая губу он следит как десятки тонн опускаются вниз столь медленно и аккуратно, что можно видеть как под массой металла гнётся мокрая трава, как она хлещет плоскость из бесчувственного металла, пытаясь одолеть свою неодолимую и тяжёлую как здешние свинцово-серые серые небеса судьбу

– Вы вполне могли бы ...
– говорит, вернее, почти кричит - иначе было бы невозможно быть услышанным за работой моторов, - другой, чуть пониже, стоящий за спиной своего патрона. В отличие от него, одет с иголочки, согласно стандартному образцу правительства США. Он не держит руки в карманах как «британец» и на его мокрых, покрытых чёрными следами от солидола и машинного масла руках нет положенных тёплых перчаток.

– Тчшшшш!
– осаживают его, нарушающего торжественный момент. Тот замолкает

Даллесон подходит к огромной фигуре полковника, волоча за собой по мокрой траве шнур :

– Затвор закрыт и нужный угол придан. Капсюль на месте. Ударник взведён, шнур зацеплен. Орудие готово к стрельбе, - Тампест смотрит на него не совсем понимая, что от него хочет командир автопоезда “Б” и почему пушка молчит, если всё приготовлено - Мы тут посоветовались с ребятами, сэр. Мы думаем, что первый выстрел принадлежит вам. У каждого должен быть свой выстрел на миллион фунтов.

Мальком быстро оглядывается на обтирающего мокрые замёрзшие руки об оливково-зелёную нейлон парки Гришема. Тот замечает его взгляд, но быстро отводит взгляд делает вид, что ничего делал и не понимает.

– Хорошо - быстро произносит он и выхватывает шнур у Мячика, - Давайте уже выстрелим.

Он идёт вдоль вытянутого во всю длину невероятно огромного, почти в два раза больше самой установки, шнура. Мокрая от дождя грубая тяжелая веревка скользит между пальцев, по ладони, чья кожа похожа на старый изъеденный дождями серый известняк. Остановившись около лебёдки он начинает наматывать трос на руку.

Даллесон бежит к нему:

– Что вы ... ДЕЛАЕТЕ!
– намотанная его на кулак, верёвка говорили ясней ясного, - Уходите!
– кричит он.

Оглохнете! А если орудие слетит со станка?!

Кожаный кулак перчатки, которым полковник грозит небу и рукав шинели, вокруг которого, как по рукам связанного пленника, туго намотан трос останавливают его.

Раз - и рука резко уходит вниз.

Ничего случиться не может - потому что он так велел.

Удар такой силы, бросает всех оказавшихся поблизости на землю.

Траву бьёт о землю, пригибает с такой силой будто на неё обрушилась вся тяжесть металлических недр тяжёлого континента Му. На десяток метров вокруг орудия люди и природа, нимфы и сильфы, херувимы и серафимы - всё склонилось в поклоне перед зарычавшей на сами небеса высвобожденной бешеной яростью.

В самом центре урагана, почти что под изрыгавшей огонь и дым глоткой пушки, стоял единственный, кто отказался ей кланяться.

Даллесон теперь видел всё. Если бы не соображённая полковником петля - ему бы оторвало, вырвало из сустава руку откатом. Но даже в этом случае он бы выстрелил. Наверное, он имел на это право. Это его день на миллион фунтов. Пороховой ветер отбрасывал полы тяжёлой серой шинели Тампеста, а тот глядел вверх, на поднимавшийся на сорок футов вверх оранжево-жёлтый огонь, горячий как заливаемый в ковш расплав стали - и не закрывал слезящиеся от газов глаза.

Пороховая вспышка и металлический гром, вогнавший его каблуки на дюйм в сырую почву были всего лишь страшным мгновением, которому надо было противостоять.Тампест опустил голову и сделал делает резкое движение, сбрасывая непонятно когда надетые ему Даллесоном наушники. Он собирался бросить больше ненужный ему шнур, но случайно его взгляд падает смотрит на раскрытую ладонь, вокруг которой ещё обмотана идущая к уже сработавшему ударнику верёвка. Измятая тёмная кожа перчаток со светлыми плохо проводит тепло человеческой ладони -да и мало, этого самого тепла, осталось у полковника. Но полковник смотрит и смотрит на ладонь - будто видит её впервые. Потому что на ладони лежит...

– Чудо, - наконец произносит он.

– Артиллерийский снег - говорит подошедший Даллесон.

Мокрая снежинка медленно тает на ладони полковника. Он бросает похожий на дохлую змею шнур, подходит к лафету, снимает перчатку и проводит ей по мокрому холодному металлу, нагребая полную пригоршню мокрой белизны.

– Никогда такого не видел.- говорит Тампест, глядя на тающий снег.

– Артиллерийский снег, - повторяет Даллесон, - Его можно увидеть только, если стреляют из очень и очень мощных пушек.