Туркестан

– Вот это хорошо! – одобрил Алексей. – Едем знакомиться!

Так он попал на частную квартиру.

Ольга Феоктистовна Перешивалова оказалась женщиной одного с Лыковым возраста. Она ему сразу понравилась. Даже, возможно, слишком, учитывая его оторванность от жены… Симпатичная, с добрыми глазами и тихими грациозными движениями, внимательная, но несколько отстраненная. И первое время настороженная. Хозяйка показала жильцу его комнату, очень удобную и по-домашнему уютную, с окнами, выходящими в сад. По сравнению с номерами «Восток» это был просто рай… Сыщик охотно согласился и послал извозчика с запиской за вещами. Деликатный вопрос оплаты Ольга Феоктистовна едва сумела обсудить. Смущаясь, она сказала: «Ну, сколько для вас нетрудно…» Скобеев помог ей, сообщив, что в городе такая комната будет стоить двадцать рублей в месяц. Алексей запросил и стол, сказав, что соскучился по домашней еде. С питанием, уточнил Иван Осипович, выйдет тридцать пять, а то и сорок! Лыков махнул толстым бумажником и категорически заявил, что платить меньше пятидесяти рублей за такое чудесное жилище – преступление. И сразу же выдал деньги за месяц вперед.

Смущаясь по-девичьи (видимо, она отвыкла от общества мужчин), Перешивалова показала новому жильцу сад. Он был знатным! Прямо под окнами свисал виноград, еще незрелый. Над арыком склонились вишни, сливы и шелковицы, все увешанные плодами. В углу обнаружились грядки с зеленью и овощами. В маленьком хаузе кухарка, она же горничная, стирала белье. Вдоль забора ходил с метлой ее супруг, выполнявший работу и дворника, и садовника, и кухонного мужика. Это был крепкий дядька с медалями, бывший денщик покойного поручика. Жили все трое по-семейному, бедновато, но дружно. Деньги Лыкова, неожиданные и для них немалые, возбудили переполох: накопилось много отложенных трат. Женщины ушли обсудить их, а Лыков с капитаном Скобеевым пили в гостиной чай. Иван Осипович смотрел на собеседника грустно, словно говоря: вот ведь как бывает! Хорошие люди, а жизнь у них не идет…

Но пора было заняться делом. Выскользнув через другую калитку, капитан с отставным надворным советником отправились на железнодорожный телеграф. Алексей отбил в Москву экспресс, зашифрованный их с Горсткиным кодом. В нем он просил выслать сорок тысяч рублей взаймы, срочно, на имя доверенного Товарищества Викула Морозов с сыновьями. Доверенного звать Роберт Робертович Розалион-Смушальский. Он только что приехал в Ташкент и ожидает присылки денег. Телеграмму банку с приказом выдать средства нужно послать в почтово-телеграфную контору № 2. Банк лучше всего Карали и К°. Если с ним нет отношений, то приказ направить в отделение Волжско-Камского банка.

Запустив эту махинацию, Алексей вернулся в переулок Двенадцать Тополей. А Иван Осипович с Титусом отправились в Общественное собрание. Там они прошли в дальний коридор, где помещалась комната любительского Театрального общества. Полицмейстер встал на стрему (!), а лифляндец отмычкой ловко открыл замок и проник внутрь. Через пять минут он вышел, аккуратно запер за собой дверь и, подмигнув блюстителю порядка, коротко сообщил:

– Якши!

После чего сел со своими вещичками в тарантас и укатил прочь из города. Его путь лежал в Иски-Ташкент, в сорока верстах от столицы края. Там обыватель Титус исчезнет, а утром следующего дня в Ташкенте появится торговый человек Розалион-Смушальский…

Вечером Иван Осипович навестил Лыкова. Было заметно, что он относится к вдове своего погибшего товарища очень внимательно. Но от лишних сведений капитан Ольгу Феоктистовну оберегал. Чай сыщики пили вдвоем. Лыков рассуждал вслух.

– У нас нет никаких нитей, увязывающих убийства русских в одну цепь событий. Так?

– Вроде так, – кивнул Скобеев. – Но два из трех связаны!

– Вы имеете в виду смерть Тринитатского и Тупасова?

– Да. Письма-то писаны одной рукой. И есть еще одна улика!

– В тех записках, что мы нашли у извозчика? Их перевели?

– Да. Там совершенные пустяки. Передают ишану какие-то подарки, шлют поклоны… Но одна фраза любопытна. Вот, я ее выписал дословно.

Полицмейстер нацепил очки, вынул из кармана клок бумаги и зачитал:

– «Следите, чтобы тело неверного было найдено на землях исключительно общества Анги-ата».

Лыков насторожился:

– И что?

– Тело штабс-ротмистра Тринитатского было найдено в Ташкентском уезде, в Каркас-Тугайской волости Пекентского участка. На землях общества Анги-ата…

– Значит, это заказ на его убийство!

– Похоже. Но кому заказ? Еганберды или его начальнику Асадулле?

– У Еганберды больше не спросишь, а вот курбаши я этот вопрос надеюсь задать. Он явится за Титусом, а я уже буду там. Ну и поговорим.

Алексей сказал это столь обыденно, словно собирался встретиться с убийцей за картами. Капитан всмотрелся, но не увидел ничего напускного. Бывший лесопромышленник был спокоен и уверен. Так уверен, что впору согласиться – курбаши влип.

А Лыков думал уже о другом.

– Вы заметили, Иван Осипович? Здесь точно указано, на чьих землях должны найти тело жертвы. И то же самое было в Джизаке. Там прямо называлось общество… как уж его?

– Кок-Узек.

– Да. Помните? Юлчи-куса приказал непосредственному убийце застрелить русского. Но не где попало, а именно возле этого аула.

– Точно! – оживился капитан. – Однако что это значит?

– Я вижу три версии. Первая: месть. Аул в чем-то провинился, и его следует наказать. Надо втравить сельское общество в грязную историю, после которой власть конфискует у него землю.

– Ну, может быть… Вторая версия?

– Политическая: надо восстановить общество против русской администрации. Их несправедливо обвинили, землю отобрали – и тем умножили число недовольных.

– Запросто! – одобрил идею Иван Осипович. – Ну а третья?

– Третья самая очевидная: за всем стоят деньги. Кому-то понадобилась эта земля. Вы вот что. Распорядитесь, чтобы утром принесли карту края и на ней пометили места всех убийств. Я приду в девять, чтобы карта уже была.

– Тогда я пошел, Алексей Николаевич, – взялся за фуражку полицмейстер. – В канцелярии генерал-губернатора всегда сидит дежурный бездельник. Вот пусть поработает. До завтра!

Утром следующего дня к почтово-телеграфной конторе № 2, что в махалля Хафис-Куяки, подъехал экипаж. Оттуда вылез странный европеец явно нерусской наружности. Он был в пробковом британском тропическом шлеме и в мятой чесучовой куртке. На лице, украшенном нелепой эспаньолкой, отражались одновременно и высокомерие, и растерянность. Господин зашел в помещение конторы. На икону в углу он внимания не обратил, лба не перекрестил и шлема не снял. Зато спросил у служащего чрезмерно громко:

– Нет ли распоряжения от Товарищества Викула Морозов и сыновья на имя доверенного Розалион-Смушальского?

Почтовик порылся в стопке бумаг и развел руками:

– Покамест не поступало.

– Безобразие! Послали черт знает куда и оборотными средствами не снабдили! – по-прежнему фальцетом сообщил окружающим негоциант. – Сколько мне тут торчать?

К нему подошел лощеный господин, приподнял канотье:

– Пан есть поляк?

– Нет, я лифляндец, но по-польски понимаю. – Доверенный снял шлем и протянул маленькую ухоженную руку: – Позвольте представиться: Роберт Робертович Розалион-Смушальский. Прибыл сюда только что по торговым делам.