Туркестан
Шрифт:
– Точно так.
– Замечательно, Иван Осипович! Вот и ваше знание края пригодилось. Круг поиска сразу сузился.
В третьем письме не оказалось ничего интересного, а вот четвертое открыло важный факт. Все тот же адресант сообщал джизакскому резиденту, что ему отправлено секретное послание. Которое с большими предосторожностями надо доставить на перевал Сухсурават, причем не позднее середины лета.
– Сухсурават? – переспросили Алексей с Яаном. – Где это? И в чем тут подвох?
Иван Осипович второй раз подряд почувствовал себя на коне.
– Другое название этого места – перевал Ионова!
– Ну и что?
– А то! Это единственный прямой путь из русских владений
46
Примерно 7 000 метров.
– Так-так… – задумался Лыков. – Вот уже и англичане появились… А все началось с убийства никчемного мужика Филистера Тупасова. До чего еще доведет нас это дознание?
Но думать уже не получалось, хотелось спать. Друзья простились с капитаном Скобеевым и на его пролетке отправились в номера.
Утром следующего дня те же трое русских сидели и смотрели на Еганберды. А тот злобно щурился… Беседа не задалась сразу. Головорез молчал. Он не реагировал на угрозы и даже не глядел на кяфиров. Побившись десять минут, Иван Осипович сказал:
– Ну, черт с тобой! Пусть другие попробуют. Там иначе запоешь!
И приказал отвезти злодея в дисциплинарную роту. Но едва караул вывел его на улицу, как Еганберды сбежал. Свалил одного солдата, пнул второго и полетел в паутину кварталов. Сыщики выскочили на шум и увидели только удаляющуюся папаху головореза. Скобеев схватился за револьвер. Но тут же опустил его: вокруг толкались люди и стрелять в беглеца было опасно. Лыков не растерялся. Он подскочил к окну, ухватился за решетку и забрался на подоконник. Оказавшись выше прохожих, сыщик сразу, не раздумывая, выстрелил. Люди бросились врассыпную. Когда улица опустела, на ней лежал барантач, а из его головы хлестала кровь…
– Как вы смели стрелять! – крикнул снизу полицмейстер. – Я отстраняю вас от дела! Ведь могли же убить посторонних людей, черт бы вас драл!
Алексей спрыгнул, глянул недобро на капитана и ответил:
– Это вас надо отстранить! Если бы вы обеспечили кинжальщика надежным караулом, как я советовал, мне не пришлось бы лазать по окнам. Это первое. И пора бы уже понять: когда я стреляю, то попадаю. Туда, куда хочу попасть! Это второе.
Он был зол на очевидное легкомыслие туземной полиции. И полицмейстер хорош! Ведь чуть не упустили такого сверхопасного человека!
– Будет вам, – примирительно сказал Титус и пошел к разбойнику. Капитан и Лыков, сердито косясь друг на друга, двинулись следом.
Голова Еганберды оказалась прострелена навылет. Когда Титус перевернул туземца, тот успел обвести русских звериным взглядом. И умер. Алексей смачно харкнул и пошел обратно в управление.
Они расселись в кабинете и некоторое время молчали. Потом Скобеев спросил натужным голосом:
– Поехали в тюремный замок?
Лыков сидел, сжав кулаки, и глядел в стену. Злость никак не проходила… Титус тронул приятеля за рукав:
– Перестань. Дел полно!
– Да, – словно очнулся тот. – Поехали!
Пока добирались, атмосфера в компании наладилась. Никто ни перед кем не извинился, просто по умолчанию эпизод предали забвению.
Тюремный замок действительно
оказался переполнен. Рассчитанный на двести человек, он вмещал пятьсот. Одиночных камер в нем, кроме карцера, не было вообще. Все сидели вперемешку: и подследственные, и каторжники в ожидании этапа, и неисправные должники, и краткосрочные арестанты. На глазах у караула сидельцы спокойно играли в секу [47] и курили нашу. Когда трое дознавателей приехали, их тут же огорошили. Барантача, что застрелил крестьянина Тупасова, нашли зарезанным. Прямо в камере, и никто не указал убийцу. Подозрение пало на Сафара-галмо [48] , да тот вчера сбежал…47
Сека – она же трынка, она же подкаретная: простонародная картежная игра.
48
Галмо – вор.
– А Юлчи? – спросил Скобеев.
– Этот в лазарете.
– С ним-то что?
– Отравился несвежей бараниной, – доложил смотритель замка, пожилой скучающий дядька.
– Один отравился или с компанией? – вцепился в него Лыков. Смотритель молча воззрился на капитана, словно спрашивая: это еще кто?
– Отвечайте господину Лыкову, – приказал тот. – Он чиновник особых поручений при генерал-губернаторе. И ведет это дело.
– Слушаюсь! – козырнул старик и повернулся к Лыкову: – Виноват, не знал ваших полномочий. Отравился Юлчи Кахар Ходжинов не один. Вся камера животами мучилась. Но ему досталось, видать, больше всех.
– Мы можем его сейчас допросить?
– Он отходит. А может, уже и отошел.
– Черт! – вскричал Скобеев. – Бегом в лазарет!
Старик смотритель бежать никуда не собирался, но направление показал. Когда дознаватели ворвались в палату, все было уже кончено. Тело Юлчи, накрытое простыней, как раз выносили в морг.
– Что с ним случилось, доктор? – требовательно спросил полицмейстер у лечащего врача.
– Пищевое отравление, – ответил тот как-то неуверенно.
– А почему умер только он? Остальные ведь все выжили?
– Ну… организм слабый… тоска по дому… Тут люди мрут, как мухи.
– Необходимо вскрытие на предмет отравления, – приказал Лыков.
– Вы еще кто такой, чтобы делать мне распоряжения? – обиделся эскулап.
Бывший лесопромышленник вынул бумагу и показал. Потом продолжил:
– Стрихнин или цианид с мышьяком вы бы заметили, так?
– Уж конечно!
– Значит, арестант отравлен каким-то растительным ядом. Необходим анализ тканей пищевода и желудка.
– Эх, господин чиновник особых поручений, – желчно усмехнулся доктор. – Во всем Туркестане не сыскать химикатов, которые требуются для такого анализа!
– Вы готовы объяснить это действительному статскому советнику Нестеровскому?
– Да хоть государю императору! Химическая лаборатория в Ташкенте раньше была. Но начальство решило, что она ни к чему. И закрыли лабораторию. К черту под хвост! Так что идите и жалуйтесь, сколько хотите… Я два рапорта подавал, а им все некогда. Может, хоть вас послушают?
Трое сыщиков вышли на улицу. Капитан полез за портсигаром, закурил. Вид у него был растерянный.
– Эх, Иван Осипович! Что вы скисли? Обычное дело! – подбодрил его Лыков. – Так любой розыск происходит. Держишь удачу за горло, вот-вот всех схватишь и начальству представишь, и вдруг – раз! И нету у тебя ничего. Все по новой.