Твои

— Тоже из дерева? — улыбаюсь я, на что дочь смотрит на меня со снисхождением.

— Кто из дерева делает короны, мам? Деда сказал, что сделает мне с камушками, красивую.

— Деда Рената ты с первого дня знакомства назвала дедом, а меня папой до сих пор не называешь, — произносит Роберт с переднего сидения. Будто бы улыбается, но взгляд при этом серьезный.

Полинка опускает глаза, гладит гладкую мордочку зайца и молчит. Если честно, я удивлена ее упрямством. Она ведь души в своем отце не чает, но все равно продолжает называть его по имени. Такое поведение скорее присуще взрослой побитой жизнью женщине, но никак не ребенку.

Не дождавшись ее ответа, Роберт прибавляет звук на магнитоле, но спустя несколько секунд снова делает тише.

— Тебе понравилось у бабушки с дедушкой? Будешь теперь почаще к ним приезжать?

— Буду, — подтверждает Полина. — У них во дворе еще бассейн надувной есть, как у моей подружки из садика. Бабуля Наташа предложила мне приехать еще раз и поплавать, если захочу. Но я плавать не умею. Только с надувным кругом.

— Надувной круг найдется, — моментально успокаивает ее Роберт. — Если захочешь плавать — я тебя научу.

Полина смотрит на него с недоверием:

— А я не слишком маленькая для этого?

Я прячу улыбку, Роберт же громко смеется. Ох уж эти детские перлы. Каждый раз думаю завести блокнот, чтобы лет через десять-пятнадцать перечитывать и умиляться.

— Ты же вон какая умница. Конечно не рано.

— А я купальник не взяла, — сокрушается она через паузу. — Без купальника я не смогу плавать.

И тут меня осеняет. Так вот от кого в ней эта непримиримость к наготе! От Роберта с его «дочь не должна видеть меня в трусах». Пока девочки ее возраста щеголяли на пляже в одних плавках, а многие и без, Полина требовала купальник. И это в два-то года!

— Завтра купим. Даже несколько.

— Хочу с зайчиками! — тут же пищит она, возбужденно заерзав. — И с кошечками тоже.

Покачав головой, я смотрю на нее с укоризной. А ну-ка не лишкуй.

— Ладно не надо, — картинно вздыхает дочка. — А то мама уже меня ругает.

И пока я пытаюсь оправиться от такого вероломства, мечет в меня озорной взгляд. Вот лиса… Я же говорю — сразу чует чужие слабые места.

— Мама просто шутит, — глаза Роберта в зеркале заднего вида находят мои. — Конечно купим несколько купальников. И тебе и ей.

— А мне-то зачем? — изумляюсь я.

— Так ты тоже окунешься, — отвечает он, оскалившись. — Жаль, что тебя не нужно плавать учить.

Я отворачиваюсь к окну, пряча улыбку. Вот что за человек? Даже при дочери не смущается клинья ко мне подбивать.

……..

— Боже, неужели приехали? — постанываю я, разминая затекшие ноги. — Не меньше двух часов тащились.

— Это Москва, детка, — ухмыляется Роберт, подхватывая на руки сонную Полинку. В машине ее укачивает совсем как меня, да и время уже совсем позднее — начало одиннадцатого.

Остановившись у подъездной двери, я глубоко вдыхаю. Ночной воздух здесь пахнет по-другому: он влажный и заряжен энергией мегаполиса. Пока не могу понять, нравится ли мне Москва. Скорее нет, чем да. Да, огромные проспекты, куча исторических зданий и несоразмерный Иркутску масштаб, но… Эти пробки, суета, огромные расстояния, шумное метро. Не представляю, как в этом можно обжиться.

— Заходим? — Роберт прикладывает к замку ключ домофона и пропускает меня вперед. — Полинку наверное сразу нужно спать укладывать.

Я беззвучно усмехаюсь. То же мне, Капитан Очевидность.

Не успев сориентироваться в кулуарах его многокомнатной квартиры, я робко вышагиваю позади, пока Роберт несет Польку в нашу временную комнату.

— С каждым разом все лучше и лучше, — хвалю, после того как он ловко избавляет ее от сандалий и укладывает под одеяло. Сарафан на ней легкий и хлопковый, так что вполне сойдет за пижаму.

— То ли еще будет, — подмигивает он, останавливаясь в дверях.

Стоит и никуда не уходит. Разглядывает. Я тоже стою: кусаю губу и неловко переминаюсь с ноги на ногу.

— Ждешь пожеланий спокойной ночи? — не выдержав, издаю дурацкий кряхтящий смешок, с головой выдающий мое смущение. А чтобы сгладить его, решительно шагаю вперед и чмокаю Роберта в щеку. Чтобы не думал, что я нервничаю или испугалась. — Спокойной ночи.

— Спокойной, — глухо отвечает он и бесшумно выходит за дверь.

Я остаюсь стоять в темноте, нарушаемой лишь светом тусклой луны из окна. А сердце оказывается так сильно стучит — только в тишине стало понятно. Ну вот что ты за дурочка Рада? С чего так разволновалась?

Поправив одеяло на Полинкином плече, берусь за пуговицы на рубашке. Расстегиваю одну, вздыхаю и иду к окну, чтобы запахнуть штору. Надо бы поскорее лечь спать. Завтра предстоит насыщенный день: нужно показать Полинке центр Москвы, поесть мороженого, а еще прогуляться по магазинам, как я обещала.

Едва слышный стук заставляет меня резко повернуться к двери. По рукам и ногам разбегается горячее покалывание. Мне ведь не показалось? Правда же стучали?

Когда в зазоре появляется голова Роберта, понимаю, что да, не показалось.

— Снежок, — произносит он шепотом. — Выйдешь на пару слов?

Затаив дыхание, я иду к нему. В голове проносится десяток вопросов, но не задерживается ни один. Сейчас все узнаю.

От света потолочных ламп, ударившего в глаза, непроизвольно моргаю. Следом вспоминаю о лишней расстегнутой пуговице и быстро складываю на груди руки, прикрываясь.

— Слушаю. Что ты хотел?

Роберт подходит вплотную и прижимает меня к себе, так что локти упираются ему в ребра. Его голос хрипловатый, тягуче низкий.

— Тебя, Снежок. Вот уже две недели с лишним недели как ненормальный хочу тебя.

41

— Ты чего, а… — бормочу я, отводя взгляд. Пульс скачет галопом, а рубашка неожиданно становится тесной.

— А чего я? — ладони Роберта перемещаются ниже моей талии, поглаживают.

Даже если бы он не произнес свою предпоследнюю фразу, я бы и так все поняла. От его тела, взгляда и участившегося дыхания исходит такое нетерпение, что кажется, дай я хоть малейший сигнал в ответ — прижмет меня к стене или повалит на пол.