Творцы миров
Шрифт:
В то время как метрополитен обрел свою новую жизнь и порожденья вечного мрака карали беспечно-самоуверенный род людской, на станции «Площадь Революции» не происходило ничего из ряда вон выходящего. Ничто не нарушало четкий график работы этого отрезка Арбатско-Покровской линии еще в течение 45 секунд. В воздухе лишь усилился запах озона.
Первой заметила неладное девочка-побирушка, дожидавшаяся на станции следующего состава. Прислонившись к стене, он глазела по сторонам, наметанным взором выискивая «добреньких» попутчиков среди столпившихся на крае платформы людей. Случайно ее взгляд уперся в отполированный миллионами прикосновений ствол пистолета бронзового революционера. Ствол шевелился. Невыспавшаяся, уставшая девочка не придала этому никакого значения. Но ухе через пять секунд никто из находившихся на станции не смог бы отмахнуться от разворачивающихся
событий. Статуи
Тем временем к платформе подоспел поезд, следовавший в сторону «Арбатской». Двери предательски распахнулись, и не успевшие сориентироваться люди прямиком угодили в недобрые объятия статуй. Мощная фигура женщины в косынке возвышалась над людьми. Одним движеньем бронзовой руки она дробила кости, рвала мышцы, сокрушая все и вся. Больше прочих ее привлекали нарядные дамочки, увешанные блестящей бижутерией. Бронзовая женщина наверстывала упущенные десятилетия, желая выглядеть не хуже молоденьких красоток из плоти и крови. Оторванные уши с серьгами, выломанные руки украшенные кольцами, в изобилии валялись подле нее. Бронзовые мужики – солдаты, рабочие, крестьяне, матросы, тяжело ступая гонялись за обезумившими от ужаса девушками. Те визжали, пытаясь убежать и затихали, попав в их железные объятья. Когда поток жертв стал иссякать, к станции услужливо подкатил очередной поезд, двигавшийся в сторону «Курской». Двери открылись… Никто из пассажиров поезда не думал выходить на заваленной телами станции, но безмолвные бронзовые исполины с нескрываемой радостью в бронзовых глазах, рванулись в нутро состава. Полы вагонов проламывались под их тяжелой поступью, но они упорно лезли внутрь, круша, убивая, сминая
на своем пути живые и неодушевленные преграды. Ведомый рукой бронзового матроса поезд устремился вперед, к следующей станции. На «Курской» сбесившиеся статуи поджидали новые развлечения.
9.21. Поезд №6 несся вперед в полной темноте. В его вагонах буйствовали до смерти напуганные пассажиры. Кнопки связи «пассажир – машинист» были выдраны «с мясом», рычаги открывания дверей сорваны, стекла в некоторых вагонах выбиты. Взломав дверь, несколько человек ворвались в кабину машиниста и замерли – поезд вела сморщенная мумия, в не по размеру просторной форме, продолжающая усыхать на глазах. Еще полчаса назад этот человек был жив, но неведомая сила умертвила его, высосала жизнь, кровь, влагу, превратила в легкую куклу из кожи и костей. Пыльный ветерок, просачивающийся из тоннеля, трепал поседевшие волосы мумии, а пустые глазницы зорко смотрели вперед, в непроглядный мрак.
Безумие охватило пассажиров первого вагона. Они сгрудились в дальнем его конце, как можно дальше от страшного машиниста, но пыльный ветерок уже вырвался из его кабины и легонько, ласково начал дотрагиваться до обнаженных рук и лиц, исподволь воруя капли людских жизней.
Девушка, ехавшая в четвертом от хвоста поезда вагоне 2172, закончила чтение. Черно-зеленая книга упала под ноги стоящих людей, а взгляд широко раскрытых глаз остановился на лице рослого плечистого парня – ее попутчика. Странная гримаса исказила его застывшие грубоватые черты, казалось, он видел нечто, несказанно удивившее, смутившее, озадачившее его, нечто неподвластное пониманию, противоречащее опыту всей жизни. Только спустя минуту, девушка поняла, что он мертв.
Непривычная тишина опустилась на залитые голубоватым светом станции метро. Все они были заполнены людьми, но люди оставались безмолвны и неподвижны. Они умерли, и некому не дано было видеть, как облетали мраморные плиты облицовки, обнажая стены – неудержимо разбухающие, превратившиеся в пористую сероватую массу, как зарастали, становясь все уже и уже, жерла тоннелей, как разросшаяся масса стен заполнила пустоты…
Земля поглотила хитроумное переплетение тоннелей – дерзкое творение рук людских. Метро заросло, исчезло, превратилось в ничто, погребя под своими сомкнувшимися сводами бесчисленные мертвые тела.
10.53. Поезд №6 рассекал мглу. Он несся вперед, увозя в неведомое своих оцепеневших от ужаса пассажиров. Каждый из них уже сумел постичь простую истину – маршрут поезда №6 пролегал в небытие. И на его пути не было остановок…
Отражение
Это началось знойным днем середины июня. Мы только завершили ремонт и теперь, утомленные его тяготами, неспешно принялись за уборку квартиры. Мне досталось мытье стекол. Вооружившись ведром, тряпкой и кипой старых газет, я принялась протирать забрызганные побелкой окна. Я не любила заниматься домашним хозяйством и потому орудовала тряпкой неохотно, но постепенно работа увлекла меня. Мне понравилось выявлять кристальную прозрачность стекла.
Сначала мир за окном заслоняли белые брызги засохшего мела, делавшие пейзаж похожим на выгоревшую, засиженную мухами репродукцию, затем на смену белым точкам приходили полупрозрачные разводы смываемой побелки, напоминавшие о морозных узорах. Они искажали контуры заоконной дали, делая пейзаж гротескным и странным, чуть позже водянистые разводы сменяла чистая пленка воды и окно превращалось в иллюминатор подводной лодки. Но только когда газетный ком в моей руке стирал с поверхности остатки влаги и сухое стеклоповизгивало от удовольствия, проявлялась его подлинная сущность – тогда я останавливала работу, зачарованно глядя через прозрачную поверхность в необыкновенно красочные, четкие, пронизанные золотистым светом глубины нашего непримечательного двора. Тот же двор, очерченный рамой открытого окна, не имел ни малейшей привлекательности, был обычен, пропылен и скучен. Оказывается, вымытое до блеска стекло могло превращать все скрытое за ним в волшебную картинку, в виденья иного, прекрасного мира. Стараясь не замутнить своим дыханьем невидимую гладь, я подошла к окну близко-близко, желая рассмотреть в нем нечто, недоступное равнодушному взгляду. И тогда я увидела тень своего отражения. Легкий, полупрозрачный, бесплотный образ, проступавший на фоне деревьев и пятиэтажек, похожий на меня и не бывший мною…
В этот миг позвали обедать. Я отложила ведро и тряпки, сняла косынку, покрывавшую волосы, поплелась к столу. Удивление запало в душу, и за время еды мне не раз чудился едва различимый силуэт, мелькавший на фаянсе тарелок, стекле графина, глянцевой коже яблок.
Основная часть уборки была завешена еще к обеду, но после еды я вызвалась заодно протереть и большое зеркало, висевшее в прихожей. Своим усердием я вызвала насмешку младшей сестренки, но мне было все равно – так хотелось
увидеть, как преобразится зеркало, с помощью обычной тряпки и газет превратившееся в волшебный кристалл. Я подошла к нему, как к оконному стеклу и навстречу мне приблизилось отражение. И вновь – выцветшая репродукция, разводы, чуть похожие на морозные узоры, иллюминатор подводной лодки и…
Семнадцатилетняя девушка с прядками светлых волос, выбившихся из-под косынки, в потертых джинсах, забрызганных масляной краской, в мужской рубахе, стянутой узлом на животе, сосредоточенно водила по стеклу скомканной газетой, смотря сквозь меня. Это была я. Мое отражение.
Вымытое стекло обрело волшебную прозрачность и обыденное стало необыкновенным, ирреальным. Теперь зеркало было окном, и за ним стояла она, девушка из Зазеркалья. Она подняла глаза, и ее зрачки уперлись в мои. Мы медленно двинулись навстречу друг другу, наши раскрытые ладони едва не соприкоснулись, но тонкий ледок стекла оказался для них непреодолимой преградой. Мы улыбнулись, нахмурились, одернули рубашки, отошли и вернулись к зеркалу, разделявшему нас. Впрочем, я больше не замечала стекла. Приобретя прозрачность кристалла, оно будто растворилось, перестало существовать, и я видела только прямоугольное окно в глухой стене, за которым вырисовывался интерьер квартиры – зеркальной копии той,
где находилась я. Трудно было поверить, что под тонким слоем посеребренного стекла скрывалась обычная бетонная стена. Изумительное правдоподобие изображения порождало желание шагнуть вглубь этого странного мира.
Самое забавное, что я никогда прежде, даже в раннем детстве, не испытывала подобного чувства. Обыденная жизнь, наполненная обыденными действиями и предметами, не располагала к заумным размышлениям. Порой я искала тайну, то в чем-то возвышенном, далеком, а зеркало… оно висело на этой стене еще до моего рождения, я проходила мимо изо дня в день, смотрела в него, росла, менялась, и зеркало послушно отражало перемены, исправно служа мне. Вместе со мной менялась и та, из зеркального мира. Неужели какой-то бездушный физический закон, электромагнитные волны, среды с различным показателем преломления – та дребедень, которую мы проходили не помню в каком классе, создали иллюзорный мир Зазеркалья? Неужели там нет никого и ничего?
Я вновь подошла к стеклу, одновременно с той, что жила за стеклом. Мы обе ощутили холодную плоскость зеркала, и, вероятно, обе почувствовали себя совершенными дурами. Наши мысли были просто смешны. Мы развернулись, и каждая пошла в глубину своей квартиры. Выйдя из поля зрения обитателей Зазеркалья, я обернулась – часть стены, входная
дверь, вешалка для одежды чинно расположились в глубине иллюзорного мира, неотличимые от своих осязаемых двойников. Девушка исчезла. «Интересно, — подумала я, — а она смотрит искоса на опустевшее окно, вспоминает ли обо мне? Или она существует, лишь когда я смотрю в зеркало? Или я и она едины?»