Творец слез

– А что это за место?

Я замешкалась с ответом, и Билли, казалось, тут же пожалела о своем вопросе, подумав, что задела мои чувства.

– Если не хочешь рассказывать, то и не надо, – прошептала она, давая мне возможность уйти от темы. Она огорчилась, видя мое замешательство.

– Нет, все в порядке, – успокоила я ее. – Я жила там с самого детства.

– Да ты что!

Вопрос-ответ, вопрос-ответ, и я начала рассказывать свою историю: описала большие ворота Склепа, заброшенный сад, редких гостей и в общих чертах жизнь, которую провела там среди приезжавших и уезжавших детей. Я умолчала о наиболее безрадостных подробностях, замела их, как пыль, под ковер памяти. Ничего интересного о моем бесприютном и тоскливом существовании я больше вспомнить не могла.

– И ты пробыла там двенадцать лет? До того, как за тобой пришла Анна? – спросила Билли.

Мики слушала меня внимательно, но молчала. Я снова кивнула.

– Когда я попала туда, мне было пять.

– А твой брат там тоже долго был? – Билли поджала губы. – Ой, прости, я знаю, ты не хочешь, чтобы я его так называла, само собой вырвалось. Я имею в виду Ригеля.

– Да, – ответила я, не поднимая головы. – Ригель был там еще до меня. Он никогда не знал своих родителей. Имя ему дала воспитательница.

Билли посмотрела на меня с удивлением, как и все, когда узнавали эту подробность. Даже Мики, которая до сих пор не принимала участия в разговоре, проявила интерес.

– Ты серьезно? – Билли была ошеломлена. – Он попал туда раньше тебя? Значит, ты должна очень хорошо его знать.

Нет, я не знала Ригеля – но я знала о нем все. Вот такой парадокс.

Ригель въелся в меня, как клеймо, которое носишь на себе всю жизнь.

– Даже не представляю, как вам обоим было тяжело, – пробормотала Билли. – Ваша воспитательница, наверное, очень расстроилась из-за вашего отъезда.

Дыхание ветра пробежало по моим волосам. Я перевела взгляд со стола на Билли. Она мягко улыбалась.

– Она плакала, когда прощалась с вами, да? Все-таки вы выросли на ее глазах. Она знала вас с раннего детства.

Сейчас глаза Билли казались мне необычно большими. Я едва чувствовал ветерок на своих голых руках.

– Нет, – просто сказала я, – миссис Фридж узнала нас намного позже.

Билли моргнула, сбитая с толку.

– Извини, но разве ты не сказала, что она дала имя Ригелю, когда он появился в приюте?

– Нет, – машинально ответила я, все сильнее чувствуя желание вцепиться во что-нибудь, но моя рука лежала на бедре неподвижно, – это сделала куратор, которая была до миссис Фридж.

Билли была поражена. Мики не сводила с меня пристальных глаз. Кажется, я физически ощущала, как ее острый взгляд пронзает воздух и впивается, впечатывается в мою плоть.

– До миссис Фридж? – услышала я слова Билли.

Ветер покусывал мои запястья. Пальцы неподвижно лежали на бедре.

– Понятно, значит, за все время у вас было две воспитательницы. – Билли наклонилась, глядя на меня большими глазами, и я почувствовала боль от вонзающихся в кожу ногтей. Зрачки Мики казались двумя прожорливыми существами, которые рвали меня на части.

– Итак, – снова услышала я, и у меня в ушах загудела кровь, – миссис Фридж вас не растила. Ее так зовут, верно? А как звали ту, что была раньше?

Мне стало дурно. Мышцы напряглись, по коже пробежал озноб. Я чувствовала себя влажной, липкой, застывшей. В голосовых связках как будто застряли булавки, поэтому я просто кивнула, машинально, как оловянный солдатик.

– А сколько вам было лет, когда приехала миссис Фридж?

– Двенадцать, – услышала я свой ответ как будто со стороны.

Меня больше не было за этим столом, я чувствовала только, что мое тело вот-вот взорвется: я потела, дыхание учащалось, сердце усиленно билось, панический ужас мешал мне дышать. Я сжалась, нервно сглатывая, и про себя умоляла кого-то все это прекратить, но Мики продолжала буравить меня глазами, и, казалось, даже воздух давил на меня. Шипы в горле заострились, глаза расширились, в висках запульсировало, и я почувствовала, как этот голос снова вцепился в мою душу, словно чудовище.

«Знаешь, что будет, если ты кому-нибудь об этом расскажешь?»

Билли собралась задать очередной вопрос, но в этот момент Мики, к счастью, опрокинула стакан с соком. На стол хлынул поток, и Билли ойкнула, спасая учебник по биологии и упрекая подругу за неловкость. Наш разговор прервался, я получила долгожданную передышку. Только тогда я положила руки на стол.

На ткани джинсов остались следы от моих ногтей.

В ту ночь в доме стояла тишина. Я сидела на кухне, крутя стакан в ладонях.

– Ника? – Волосы у вошедшей Анны были немного взлохмачены, руками она придерживала полы халата. – Что ты здесь делаешь?

– Захотелось пить.

Анна одарила меня долгим взглядом, и я опустила голову. Она подошла ко мне, но я не смотрела на нее, потому что боялась, что, заглянув мне в глаза, она встревожится. В моем взгляде не было света, только чернота из прошлого, которое я никогда не смогу отменить.

– Ты не в первый раз не спишь так поздно, – тихо сказала она. – Иногда, идя в туалет ночью, я замечаю свет, который просачивается сквозь щель под дверью твоей комнаты. Время от времени я слышу, как ты спускаешься вниз, и засыпаю раньше, чем слышу, как ты возвращаешься наверх. – Она колебалась, прежде чем спросить: – Ника, ты не можешь уснуть?

В голосе Анны звучали деликатность и нежность, но я не могла позволить этому коснуться меня. Я чувствовала раны там, где она искала мои глаза. Я чувствовала шрамы, которые постоянно кровоточили. Вместо снов я видела кошмары с темными комнатами, запахом кожаных ремней. Я понимала, что должна быть умницей.

Я подняла голову и посмотрела Анне в глаза. Затем растянула губы в синтетической, пластиковой улыбке.

– Анна, все в порядке, не волнуйся. Иногда я правда долго не могу заснуть, но это пустяки, не проблема.

Хорошие дети не плачут. Хорошие дети не болтают. Хорошие дети прячут свои синяки и лгут только тогда, когда их об этом просят.

Я уже давно не ребенок, но живущая во мне девочка по-прежнему лопотала тем писклявым голоском.

Анна погладила меня по голове.

– Ты уверена?

Мысленно я уцепилась за ее жест как за спасательный круг. Этой ласки достаточно, чтобы разорвать меня на куски. Я кивнула, пытаясь улыбнуться естественнее. Анна заварила себе ромашковый чай. Я отказалась, когда она предложила мне чашку. В конце концов я решила пожелать ей спокойной ночи и побрела наверх.