Творец слез
Шрифт:
– Я знаю, как сделать так, чтобы все прошло!
Я подняла на нее воспаленные глаза, и Аделина одарила меня теплой улыбкой. А потом перецеловала кончики всех моих пальцев.
– Ну вот, – сказала она, наклоняясь надо мной, – теперь не будут болеть.
Хотя на самом деле она знала, что они никогда не переставали болеть. Мы все это знали, потому что у всех были свои порванные швы, и кровоточили они одинаково.
Аделина прижала меня к себе, и растянутые рукава ее свитера накрыли меня, как плед. На душе стало очень тепло, как если бы на меня попала последняя капля солнца в мире.
– Не забывай, что
«Ты дух неба, – повторяла я себе, – и, как небо, не разобьешься на кусочки».
– Это ты сделала?
Я вздрогнула и застыла от ужаса.
В Склеп забежала бродячая собака, заскочила в ее кабинет и сбросила со стола бумаги.
Ничто так не пугало меня, как ее сердитый вид. А она была в ярости.
– Это ты впустила собаку?
– Нет, – прошептала я тревожным голоском, – нет, клянусь!
Ее глаза сверкали от гнева. Мне стало очень страшно, я часто задышала, сердце гулко забилось.
– Нет, пожалуйста, – захныкала я, пятясь. – Нет!
Ее руки взметнулись в попытке схватить меня, и я побежала к двери, но тут она уцепилась за мою кофту и сильно ударила меня кулаком по спине. От боли у меня потемнело в глазах, и я рухнула на пол.
– Как мне надоели твои грязные проделки! – крикнула она, возвышаясь надо мной.
От боли я не могла дышать, слезы лились ручьем. Я попыталась приподняться на руках, но сразу же закружилась голова. Целы мои почки?
Я свернулась на полу калачиком и молилась только об одном – стать невидимой.
– Вот почему ты никому не нужна, – прошипела она. – Ты непослушная, подлая лгунья. Здесь самое место для таких, как ты!
Я прикусила язык и старалась сдержать слезы, потому что знала, что плач ее бесит.
День за днем она что-то ломала во мне, что-то, что вместо того чтобы расти, навсегда останется маленьким, хрупким, детским, покалеченным. Что-то отчаянное и наивное, благодаря чему я видела бы в людях только хорошее и не замечала их дурные стороны.
Неправда, что дети перестают быть детьми, когда они разочаровываются. У некоторых на глазах рушится весь мир, и они остаются детьми навсегда.
«Выбери меня», – умоляла я про себя, когда к нам приходили гости. «Посмотри на меня. Я умею быть умницей, клянусь, я умею быть хорошей. Я отдам тебе свое сердце, выбери меня, пожалуйста, выбери меня…»
– Что она сделала со своими пальцами? – спросила как-то одна дама. Ее взгляд был прикован к моим изуродованным ногтям.
И на мгновение земной шар перестал крутиться. Сейчас эта женщина приглядится ко мне получше, все поймет, расспросит… Все вокруг тоже замерли, как и я, с широко открытыми глазами и затаив дыхание.
– Да ничего особенного! – Кураторша подошла к нам с улыбкой, от которой стыла кровь. – Когда она играет на улице, то постоянно копается в земле голыми руками. Это любимое ее занятие. Хлебом не корми, только дай ей порыться в грязи, подергать травку, поискать камешки. Правильно я говорю?
Я хотела закричать, рассказать правду, но взглядом она приказала мне молчать. Сердце сжалось в комок. Она целиком и полностью владела мной, и страх наказания заставлял меня послушно кивать. Я боялась, что киваю недостаточно энергично
и убедительно, а значит, подвала не миновать.Так и случилось: в ту ночь кровать снова лязгала от моих ударов ногами, и снова ремни стягивали мои запястья. На меня снова опустилась тьма – в наказание за то, что я привлекла к себе внимание гостей.
«Я буду умницей! Буду умницей! Буду умницей!» – я кричала бы так до хрипоты, если бы не… прикосновение.
Каждый раз дверь тихо открывалась, рисуя полумесяц света, который в следующее мгновение сужался, и в темноте к кровати кто-то подходил. Чьи-то теплые пальцы находили мою руку и нежно ее сжимали, чертя на ней ласковые кружочки, которые я никогда не забуду.
А потом все проходило, моя боль выливалась вместе со слезами. Сердце замедляло удары, успокаивалось, всхлипы переходили в ровное дыхание, и я пыталась разглядеть в темноте руку, которая дарила мне чувство покоя.
Но мне никогда не удавалось ничего увидеть. Была лишь ласка. Только это утешение.
Глава 23. Медленно и настойчиво
И девочка сказала волку:
– Какое у тебя большое сердце!
– Это чтобы вместить всю мою ярость.
Затем девочка сказала:
– Какая у тебя сильная ярость!
– Это чтобы скрыть от тебя мое сердце.
Я лежала в постели. Руки вдоль тела, ноги вытянуты. Голова как чугун. Попыталась пошевелиться, но не смогла. Что-то удерживало меня, прижимая к матрасу. Я попробовала поднять руки, но они как будто были привязаны.
– Нет, – вырвалось у меня, и дыхание сбилось от паники. Я хотела встать, но что-то мешало мне двигаться.
– Нет…
Воздух вокруг меня снова запульсировал, кошмар продолжался. Мои пальцы дергались, скребли простыню, но я не могла пошевелить ни руками, ни ногами.
– Нет, нет, нет! – крикнула я. – Нет!
Дверь распахнулась.
– Ника!
Голоса заполнили комнату, но я продолжала ерзать, никого не видя. Паника ослепила меня. В голове носилась одна и та же мысль: меня связали.
– Доктор! Она проснулась!
– Ника, успокойся! Ника!
Затем кто-то, всех растолкав, протиснулся вперед и вырвал меня на свободу.
Я набрала в легкие побольше воздуха, подтянула ноги к животу и, все еще потрясенная, схватила руку, которую нашла рядом, и сильно сжала ее. Человек, который меня освободил, замер, когда я в него вцепилась. Я прижалась лбом к его запястью, дрожа и щуря глаза.
– Я буду умницей… Я буду умницей… Я буду умницей…
Все смотрели на меня, затаив дыхание. Ладонь, которую я держала, сжалась в кулак, и я боялась, что сейчас она вырвется из моей руки. Только когда через несколько мгновений я открыла глаза, то поняла, кому она принадлежала.
На скулах Ригеля вздулись желваки. Он перевел взгляд с меня на Далму с Асией, потом на человека, которого я никогда раньше не видела, и глухим голосом сказал:
– Выйдите отсюда.
Наступила долгая тишина, но я не поднимала глаз. Через некоторое время послышались удаляющиеся шаги. Ко мне подошла Анна.