Ты будешь мой
Шрифт:
– Она была моей матерью. И заботилась обо мне. Зачем ты это сделал? – вопрос, который я собиралась задать давным-давно, но была уверена, что ответа не получу, если не прикажу Истинным Именем. А тут, раз уж мы вдруг разговорились…
– Тюремщица, - спокойно поправляет Сильвен. – Я кое-что смыслю в магии, Арин, в том числе и человеческой. Эта женщина собиралась наложить на тебя ментальное заклинание. Вполне возможно, организовать тебе ещё один «круг камней». Как сайе я должен тебя защищать.
Раньше я бы с лёгкостью назвала фэйри лгуном и выбросила его слова из головы. Сейчас –
– Она обо мне заботилась.
– Свиней тоже откармливают, - отвечает Сильвен. – На убой. Русалки умирают без моря спустя год, это все знают, даже в вашем Дугэле. Ни одна мать не станет «заботиться» о дочери, которая через год растает, и даже не попытается её спасти. А вот тюремщица, которой приказали…
– Хватит, - обрываю я. Мама – тюремщица? Я умру? Нет, мне определённо нужна колдунья, словам которой я смогу полностью верить.
Сильвен забирает поднос, но не возвращается к камину, а садится на кровать рядом. Решил спать со мной? Я устала настолько, что мне всё равно.
Но фэйри, вместо того, чтобы лечь, наклоняется ко мне.
– Арин. Посмотри на меня.
Устало поднимаю взгляд и чувствую прохладные пальцы, аккуратно массирующие мне виски. Боль уходит, не сразу, медленно – но как же становится легче!
– Как ты это делаешь?
– Все фэйри леса владеют исцеляющей магией – в той или иной мере, - тихий голос Сильвена убаюкивает в унисон вздохам «гленского чудовища», шепчущего для меня колыбельную.
– Ты говорил… тебя отрезали, - я глотаю зевок, - от магии…
– Но навык остался.
Наверное, Сильвен был очень сильным колдуном до встречи с тем дубом… ясенем… деревом…
– Спасибо… Сильвен? Я сейчас засну, а должна сказать… прости меня, пожалуйста… из-за меня тебя сегодня чуть не убили… прости… я не хотела…
Отвечает он или нет, не знаю. Вода обнимает меня, синяя, нестрашная, спокойная вода. И качает нежно и бережно. Я лежу, раскинув руки, наблюдаю, как по синему, бездонному небу бегут белые пёрышки облаков.
Сильвен будит меня на рассвете. Косые бледные лучи падают на лицо, я щурюсь. В комнате прохладно: огонь сонно облизывает поленья, ленясь разгореться. Кутаюсь в покрывало и удивлённо рассматриваю громадную металлическую лохань на ножках, занимающую полкомнаты.
– Это что?
– Подарок от твоего герцога, - усмехается Сильвен, ставя на пол рядом с лоханью исходящий паром кувшин. – Залезай, пока вода не остыла. Если, конечно, хочешь помыться.
И он ещё спрашивает!
Сильвена я уже давно не стесняюсь, а он и не отворачивается.
– Ты сам-то мылся?
– Угу, когда носил тебе воду из ближайшего озера.
Я хватаюсь за бортик.
– Там же холодно!
Сильвен закатывает глаза и ровным тоном говорит:
– Скажешь, когда поливать.
– Сильвен, не делай так больше!
– Не спрашивать?
– фэйри поднимает кувшин. – Ладно.
И без предупреждения окатывает меня горячей водой. А потом смеётся, глядя на мокрую и, несомненно, жалкую недорусалку. Суёт мне кусок чего-то твёрдого и душистого.
–
Мойся. Я пока схожу, добуду тебе рыбы.– Сильвен! – я протягиваю душистый кусок. – А что это…
Но дверь за фэйри уже закрывается, и я остаюсь с лоханью и непонятным куском наедине. Впрочем, это явно что-то моющее – оно хорошо пенится, и кожа после него приятно-гладкая. Рискну попробовать на волосах, уж не вылезут. Моим волосам не повредил даже мамин растворитель, который я однажды на себя опрокинула.
С удовольствием намыливаю и разминаю ноги – лекарь вчера очень хорошо поработал, ни царапины не осталось. Только кожа на стопах нежная, как у младенца. И болят они по-прежнему. Но не сравнить с тем, что вчера было!
В дверь тихонько стучатся. Интересно, это у Сильвена совесть окончательно проснулась? Вон, с утра даже воды мне достал, заботливый. Не иначе как с нужной ноги встал.
Впрочем, до стука в дверь он ещё не созрел. В комнату заглядывает Мартин.
– Санна, мы через полчаса выезжа…
Видит меня в лохани и замирает на полуслове. Торопливо поворачивается лицом к стене. Хм, похоже, в Никэле, как и в Дугэле, не принято глазеть, как девушка моется. Хоть что-то общее.
– Прости. Твой сайе не запер дверь, - угу, наверняка, чтобы с замком не мучиться, когда еду принесёт. – Мне выйти?
Когда месяца два назад тот же Марк вломился в мою купальню, даже он не задавался такими глупыми вопросами. Он просто спросил, были ли у меня уже парни или нет. Я спокойно сообщила, что он хам и наглец, и попросила подать полотенце. Никогда не понимала, почему должна смущаться своего тела.
– Там простынь на кровати, сложенная. Подайте, пожалуйста, герцог.
Марк полотенцем в меня тогда швырнул. Мартин сейчас, не поворачиваясь, протянул простынь. И только тихо попросил:
– Не называй меня герцогом, пожалуйста. И мне казалось, друзья не обращаются друг к другу на «вы».
Пожалуй.
Я вылезаю из лохани, щедро расплёскивая воду, заматываюсь в простынь и выжимаю волосы. Потом вытираю их краем простыни – тщательно. У меня прекрасные волосы, они очень быстро сохнут.
– Санна, ты позволишь?
Мартин вопросительно смотрит на меня через плечо.
– Конечно, - я думала, он спрашивает, можно ли оборачиваться. Но Мартин зачем-то ещё идёт к прикроватной тумбочке, открывает ящик. И вынимает расчёску.
Я закусываю губу, когда он садится рядом, берёт мой локон в руку и осторожно проводит по нему расчёской. Если до этого происходящее напоминало игру, то теперь мне неприятно и даже чуть-чуть страшно. Волосы – это слишком личное, я не переношу, когда их трогают. Маме было можно, но только ей одной.
Мартин молчит – я его совсем не слышу, но чувствую его пальцы и то, как он медленно водит расчёской вниз. Я тоже молчу и кусаю губу – мне очень хочется попросить Мартина перестать, но… «Но» слишком много. Я редко отказываю, когда меня просят. И к тому же, от этого человека зависит моя жизнь и жизнь Сильвена.
Поэтому я терплю молча.
Дверь открывается, входит Сильвен с подносом. Бросает недоумённый взгляд на нас и кривится, явно пытаясь скрыть улыбку. Да что с ним такое сегодня?