Ты маньячка, я маньяк или А пес его знает
Шрифт:
— Понимать мало, — возражал ей Лагутин, — надо уметь мириться с несовершенством и злом, ты же во всем ищешь трагедию.
— Я ищу не трагедию, а того, кто меня со всеми моими грехами поймет и примет.
— Нет таких, — смеялся Лагутин. — Каждый норовит больше взять, чем отдать.
Подруги придерживались аналогичной точки зрения и только Борис соглашался с сестрой.
— Надо не закукливаться в старом кругу, а искать, — говорил он Евдокие. — Конечно, среди старых друзей и знакомых нам гораздо удобней. Страшно пускаться в вольное плавание, но другого выхода нет. Я уверен, болезнь наша от инородной среды. Ева, Ирина, Майя и
— Но многие без пары уживаются и не болеют, — сетовала Евдокия.
— Значит они нервами крепче, — заключал Борис.
Глава 32
Сергей Кириллов сто раз уже пожалел, что взял с собой Евдокию — до одури уболтала она его.
Нервно вцепившись в руль, он размышлял: «Интересно, у нее рот когда-нибудь закрывается? Или она трещит даже во сне. И ладно бы просто трещала б, в это время я мог бы думать о чем-то своем, так нет же, она вопросы мне задает и ответов настойчиво требует. И неприлично не отвечать».
— Сережа, посмотрите какие цветы! — восхищенно воскликнула Евдокия и тут же спросила: — А вы любите розовые?
— Больше, чем голубые, — нахмурившись, буркнул он.
— Сережа, посмотрите какая красивая девушка! Видите? Видите?
— Я видел и пострашней.
— Сережа, отгадайте, кто посмел пригрозить в совете федерации депутатам верхней палаты следующей фразой: «Кто будет двигаться, будет размазан. Я всех предупредил».
— Кто же? — опешил Кириллов.
— Фотограф, — хихикнула Евдокия. — Сережа, а вы верите в жизнь после смерти?
Для него это было чрезмерно. Если предыдущие вопросы требовали односложных ответов, то такой философский вопрос наводил на беседу, а беседы с женщинами плохо кончаются — это Кирилов по опыту знал. Он решил отшутиться.
— В качестве ответа на ваш вопрос могу предложить анекдот, — сказал Кириллов. — Близнецы в утробе матери ведут разговор. «Как думаешь, есть жизнь после рождения?» — спрашивает один. «Не знаю, но пока еще никто не возвращался», — отвечает второй.
Евдокия хихикнула:
— Мне нравится ваш способ мышления. Тогда скажите, Сережа, а вы верите в настоящую и вечную любовь?
Это был удар ниже пояса — по сей день у Кириллова только там любовь и была.
— Я лучше вам расскажу какую эволюцию проходят чувства мужчины в процессе жизни, — уклончиво сказал он. — Хотите?
— Хочу.
— Существуют две эмоциональные стадии. Находясь в первой стадии, мужчина, увидев красивую девушку, имеет одну только мысль: «Вот бы мне такую…» Беда в том, что в этой стадии мужчине все девушки кажутся очень красивыми. Во второй стадии мужчина, увидев красивую девушку, имеет уже две мысли. Первая — «Вот бы мне такую…» Вторая мысль: «А на фиг она мне нужна?»
Евдокия улыбнулась, но ответа не приняла.
— Я задавала вопрос про любовь, — напомнила она. — Если не верите, так и скажите, но не надо хитрить.
— Хорошо, — согласился Кириллов, — я не буду хитрить, но в таком случае надо определиться, что такое любовь. Может мы говорим о разном.
Какова ваша версия, мадам?Евдокия ответила:
— Любовь, это желание получить недоступное.
Кириллову стало смешно:
— В таком случае я верю в любовь. Более того, во многое я и влюблен: в королевский дворец, в самолеты и яхты, в дорогие автомобили…
— У вас такие мещанские мечты? — перебивая его, поразилась она.
— Нет, мечтаю я о другом, а об этом вам для примера сказал, чтобы вы почувствовали как вы неправы. Сам же я, как истинный христианин, не говорю о любви в отрыве от надежды и веры. Любовь тесно связана с ними.
— Интересно, как же?
— Любовь, это надежда получить от другого то, что не можешь дать себе сам. Надежда — это вера в то, что существует любовь. Вера — это любовь к самому себе с надеждой на бога. Чувствуете переплетение? Замкнутый круг, из которого выбраться сложно. Вопреки бытующему мнению, опасней всего надежда, а не любовь. Надежда — сатрап и мучитель, лишающий нас возможности испытать облегчение, поставив точку там, где надо ее поставить ради освобождения. Вера всегда нас заводит в тупик. В связи с этим любовь теряет всякую привлекательность, тем более, что в других мы любим только себя.
Евдокия с усмешкой подвела итог:
— Иными словами, в любовь вы не верите.
Кириллов не согласился:
— Я верю, что есть любовь, но о вечной речи никогда не веду. Любовь сродни детской игрушке, она похожа на колейдоскоп, в котором один узор рассыпается, чтобы из его осколков возник новый узор, еще более яркий и красивый. Так и в любви: старые чувства исчезают, чтобы из обломков опыта составить новый узор.
— И много вы успели составить таких узоров? — кокетливо осведомилась Евдокия.
Учуяв ревнивые нотки он усмехнулся и успокоил ее:
— Если честно, ни одного. Я любить не могу. Пустое занятие.
Евдокию его слова почему-то задели.
— Вы голубой? — строго спросила она.
Кириллов пожал плечами:
— Надеюсь, что нет. До сих пор мне ничто не говорило об этом. К тому же, в вашем замечании логики нет. По-вашему, голубые, это люди, не умеющие любить? Ведь речь шла о любви.
— Но я не понимаю как нормальный человек может утверждать, что для него нет любви, — с жаром воскликнула Евдокия.
— Этого я и не утверждаю. Любовь для меня — это лампочка. Знаете, что такое лампочка?
— Нет.
— Жизнь ее была яркой, но короткой. Вы поняли?
— Поняла. Ваша душа так мелка, что на глубокие чувства ее не хватает.
— Пусть будет так, — согласился Кириллов и с досадой подумал: «Зачем я ввязался в спор с женщиной? Теперь мне не отбиться».
За окнами промелькнул магазин, огромный, дорожный. Кириллов, воспрянул: «Вот и спасение!»
— Вы совсем без багажа, — воскликнулон. — Может, притормозим на минутку и купим самое необходимое?
— Если на минутку, то можно, — не устояла перед соблазном Евдокия и… с полчаса изучала витрины.
И дольше бы изучала, не запротестуй Кириллов.
— Вы не забыли, я очень спешу! — рявкнул он, и Евдокия остановилась, что называется на всем скаку.
— Не паникуйте, уже плачу, — со вздохом сообщила она, нехотя извлекая кошелек из дорожной сумочки.
Кириллов, вздохнув с облегчением, собрался вернуться в машину, но был остановлен.
— Куда вы? — удивилась она. — А вещи? Кто их будет нести? Не видите разве, сколько мне упаковывают?