Ты меня бесишь
Шрифт:
— Я вопрос задала. Со всей этой Мексикой ты пропустил занятия, и вообще, у тебя в семье чёрти что творится, и вот сегодня… Ты сосредотачиваешься не на том. Тебе нужно думать об учебе.
Он чихает, и снова начинает дрожать.
— Соня, я не знаю, — признаётся он убитым голосом. — Я не знаю ответ ни на один из твоих вопросов. Пожалуйста, давай уже решим что нибудь. Дождь!
— Уезжай, хорошо? Поговорим потом. Я… вернусь домой.
— Тогда я провожу тебя.
Она закатывает глаза и идёт к дому Тома. Кусок ткани будто жжётся через карман. Ей нужны
А, может, Соня просто хочет попрощаться.
— Ты знаешь, где окно его комнаты? Я умею открывать.
— Да, идём.
Хорошо, что у них нет собаки…
Соня прокручивает в голове всю эту затею, включая все возможные последствия и в который раз винит себя за то, что свалила это на Мака.
Они пробираются во двор. Соня находит нужную сторону дома, построенного будто бы из разного размера камней, что им очень кстати. А вот дождь — нет.
Но она в хорошей форме, с отличными реакциями тела, а потому без тени сомнений собирается лезть вверх, опираясь на мелкие выступы, чтобы добраться до навеса над крыльцом, а по нему дойти до окна Тома.
А вот Мак медлит, прикидывая свои возможности. И для надёжности решает снять кеды, после чего дрожит ещё сильнее.
Соня взбирается наверх и замирает, уловив какие-то звуки в доме. Внизу снова включается свет, она подаёт Маку руку, надеясь, что их не заметили.
Он чудом успевает взобраться и застывает на месте, боясь шелохнуться. И в этот момент радуется дождю, ведь если они чем-то привлекли внимание хозяев, те могут списать всё на шум грозы.
— Мы с ним дружили когда-то, — вдруг говорит Соня, подойдя к окну Томаса. — В детстве.
— А потом перестали общаться?
— У отца иногда бывают дела в других местах, и если он уезжает надолго, то берёт с собой меня. Я была в Шотландии, наверное, года два. Это большой срок для детей. Мы выросли оба и изменились. Он стал странно себя вести, так что да… Может быть, если бы мы общались это время… Но у меня лишь недавно появился телефон. Отец против того, чтобы давать интернет в руки неокрепших умов, думаю, это правильно…
Она понимает, что снова начинает много говорить из-за охватившего её волнения, и замолкает.
Мак тем временем приникает к стеклу и, убедившись, что в комнате точно никого нет, начинает возиться с окном.
— Понятно… У тебя очень строгий отец. Мой не такой, мне кажется… Меня то отчим воспитывал, но чисто, так, под себя, понимаешь? Заставлял делать… всякое. И смотрел на меня… странно. Долбанный извращенец. Но ничего такого не было. Наверное, он просто хотел, чтобы мне было ещё хуже и я ни о ком больше не думал, и никого так не боялся.
— Он до сих пор живёт с твоей матерью?
— Нет, — усмехается Мак, а в окне что-то щёлкает, — иначе она бы от меня не избавилась. Я только ему нужен был. Матери со мной… тяжело.
— Надеюсь, он скоро загнётся, если уже этого не сделал, — отвечает Соня с удивительно простой, даже очаровательной жестокостью,
не задумываясь.— Помоги мне, — Мак пытается поднять раму. — Сомневаюсь, что мой отчим мёртв… Скорее всего просто нашёл себе новое развлечение и уехал.
— И ты не скучаешь?
Она прикладывает усилие, и рама поддаётся.
— Нисколько, — шипит Мак. — Разве что по матери, и то чуть-чуть.
Он начинает лезть в окно, молясь про себя, чтобы в комнату никто не вошёл.
Надо было спешить, так как из-за ветра и дождя при открытом окне в помещении становилось шумно.
Соня следует за ним.
Она наконец попадает в комнату бывшего друга, где не была уже много лет. Ей требуется секунда, чтобы сбросить оцепенение и закрыть окно.
— Просто, так бывает, — шепчет она, объясняя свой предыдущий вопрос. — Стокгольмский синдром. Рада, что у тебя его нет.
— Ну, я не сбежал от него из-за матери. Но если быть более честным, я не уверен, что только из-за неё. Не могу объяснить.
«А ещё наркотики. Он давал мне их. Специально. Где бы я, сам, без денег. Без всего…»
— Всё уже позади, — напоминает ему Соня, бесшумно подходит к двери и замыкает дверь.
Будет ужасно, если кто-то из его родителей попытаются её открыть, но у них хотя бы будет фора.
И тогда они точно поймут, что в доме кто-то был, свяжут это с исчезновением Тома, сообщать в полицию, те найдут частички ДНК, и привет колония для несовершеннолетних…
Своими мрачными мыслями она не делится с Маком, чтобы тот снова не начал дрожать и едва ли не заикаться, а достаёт фонарик и оглядывает комнату.
Тут мало что изменилось — в углу кровать рядом с тумбочкой, компьютерный стол, кресло ещё со времён его бабушки, громоздкий шкаф, на дверце которого… её распечатанные фото.
Мак замечает их и мрачнеет.
— Как-то… не по себе становится, — делится он.
— Да, — шепчет Соня, — чужая маниакальность — одно из немного, что меня пугает.
Она открывает шкаф, одежда там сложена как попало, хотя Том всегда ей представлялся педантичным.
— Хм… — Она вытягивает его старый свитер. — Слишком будет плохо и странно? Если ты наденешь его? Тебе холодно, и никто не заметит.
Она протягивает вещь ему.
Мака колотит от холода, но он чувствует, как по спине пробегает холодок иного плана.
В воспоминаниях слишком живо всплывает картина волка, которого тащат куда-то, оставляя позади дорожку из крови и грязи…
Но свитер Мак берёт.
— Странно, — натягивает он его на себя и тихо чихает в локоть. — Сама то не очень замёрзла?
— Я же не стояла целый день на улице… Я… нашла кое что, — она достаёт из кармана кусок ткани и подаёт Маку, — хочу взглянуть на его фотографии, может, найду доказательства, что у него была такая рубашка? Нашла это недалеко от дома, — признаётся и садится за стол, чтобы включить массивный компьютер и сразу же отключить колонки. — Наверное, из-за того, что он у него размером с коня, его решили не изымать, а просто скопировали все файлы… Как думаешь?