Тыл-фронт

— Проводи господина Маедо в детскую и покажи ему свои игрушки, — с иронией подсказала Натали.

Варенька вспыхнула и, не сказав ни слова, вышла.

Через несколько минут она шумно ворвалась в комнату матери.

— Ой, мама! — стыдливо спрятала она лицо на ее груди.

— Что, дочка, что? — обеспокоилась Карцева, отставляя в сторону свою шкатулку с бумагами.

— Он — нахал! — выдохнула Варенька.

— Кто — нахал, дочка? Что ты?

— Капитан Маедо… Он притиснул меня в детской к горке, — прошептала Варенька.

— Почему же он нахал? — возмутилась Карцева. Он оказывает тебе внимание. Где он?

— Там, — неопределенно отмахнулась Варенька.

— Идем, глупая девчонка, — уже смело проговорила мадам Карцева, дернув испуганную Вареньку за руку.

Они прошли зала, заглянули в детскую, но Маедо нигде не было.

— Видишь, что ты наделала! — ворчала мать, — Где Натали?

— В библиотеке, с господином Танака.

Они прошли к библиотеке. Прислушавшись, мадам Карцева приоткрыла дверь, но сейчас же захлопнула ее обратно.

— Слава тебе господи! — молитвенно прошептала она. Варенька смотрела на нее изумленными глазами.

В отряд Исии майор Танака попал утром. Служебные формальности, проверка жандармского отделения и караульной команды заняли немного времени. Остаток дня он посвятил осмотру тюрьмы и знакомству с заключенными. Тюремным корпусом майор был восхищен, но заключенные вызывали раздражение. Обычно Танака встречал в их взглядах ненависть, трусость, мольбу — какие-то признаки проявления жизни, и это вызывало в нем бурные эмоции. Здесь же этого не было. Заключенные были медлительны, апатичны. И только у последней двери сопровождавший его фельдфебель предупредил:

— Здесь содержатся не пригодные для опытов нарушители порядка. Нужна охрана, господин майор, так опасно.

— Открывайте! — недовольно прервал майор, прищелкнув стеком по голенищу сапога.

В камере стоял полумрак. В углу, на низком помосте, сидело двое: плечистый, большеголовый, совершенно седой русский и худой, с длинными смоляными волосами и редкой небольшой бородкой китаец. Рядом с ними, на истертой циновке, лежал длинный, сухой мужчина. Его ноги в изорванных и перетянутых бумажным шпагатом сапогах, свиснув с помоста, доставали пол. Если бы не тяжелое дыхание и открытые глаза, его можно было бы принять за мертвеца.

— Смирно! — выкрикнул фельдфебель, останавливаясь у дверей и пропуская майора вперед.

Повинуясь команде, двое медленно встали. Бегло взглянув на них, майор остановил взгляд на лежавшем и что-то спросил фельдфебеля. Но лежавший вдруг тяжело приподнялся, его глаза вспыхнули жгучей ненавистью.

— Майор Танака! — казалось, задыхаясь от радости, выдохнул он. Его обросшее почерневшее лицо перекосила страшная гримаса. — Майор Танака!

Танака от неожиданности и жуткого вида заключенного отступил к двери и пристально всмотрелся в его лицо:

— Господин Гурым! — В одно мгновение лицо Танака преобразилось. Он вспомнил этого верзилу, убившего Хрулькова, свои злоключения, наконец, отстранение от должности — все это вызвало в душе сжигающую ярость к этому приподнявшемуся полутрупу. — Зивой? Господим Гурым! — приближаясь к Никуле с застывшей сатанинской усмешкой, твердил он.

Казалось, что они вот-вот ринутся друг на друга: массивный, но беспомощный мужик и сухой, собранный майор. Но Танака вдруг резко повернулся к фельдфебелю и что-то резко выкрикнул:

— Приказал застрелить, — шепнул седому китаец. К Гулыму направился фельдфебель.

— Встать сможешь? — спросил он. — Господин офицер приказал перевести тебя в больницу.

— Он не может встать, — грубо ответил за Гулыма седой, подвигаясь ближе к Никуле. — Ему нужен врач.

— Кому нузен доктор? — угрожающе спросил Танака, приближаясь.

— Больному! — спокойно ответил седой, следя за майором.

— Кому нузен доктор! — выкрикнул Танака, ударив седого стеком по лицу.

На секунду от жгучей боли тот закрыл глаза, но в следующее мгновение Танака отлетел в угол, ударившись о стену, грузно осел на пол.

— Бей их иродов, Артем, — хрипел, задыхаясь, Гулым, стараясь дотянуться к майору Танака. Но на полдороге он вдруг судорожно дернулся, вытянул к майору руки и упал.

Зотов выбежал в коридор. Схватив ключи и оброненный фельдфебелем пистолет, он бросился к соседней камере.

— Выходи! Умирать так в бою! — кричал он, распахивая дверь.

От караульной раздалось несколько выстрелов. Артем, не целясь, выпустил пистолетную обойму.

Вдруг в конце коридора звякнуло стекло, и в окно вынырнул тупорылый ствол пулемета. Вдоль коридора хлестнула длинная очередь. Зотов бросился к окну, но сейчас же переломился в пояснице и ткнулся головой в пол.

Утром Киоси и Канадзава вызвал фельдфебель. Это было настолько неожиданно, тем более обоих вместе, что Киоси почувствовал холодок тревоги, а Канадзава слегка побледнел. Еще больше они были удивлены, явившись к фельдфебелю: тот сиял. Обычно это бывало в крайних случаях, или когда фельдфебель встречал свою жертву, или когда был чем-то доволен. Киоси приготовился и к тому, и к другому. Первые же слова фельдфебеля озадачили обоих. Тот приказал Киоси до обеда передать машину своему другу. Полюбовавшись произведенным впечатлением, фельдфебель так же неожиданно сообщил, что Киоси сегодня же вечером должен выехать в Харбин, чтобы сопровождать заболевшего майора Танака в Токио.

До сегодняшнего дня Киоси ничего не слышал не только о болезни майора Танака, но даже о нем самом и считал, что если не насовсем, то надолго расстался со своим господином. Его мучила мысль, что фельдфебель сделал все это нарочно, что после сдачи машины он снова вызовет его и сообщит что-нибудь более страшное.

Только после обеда, когда его вызвали в штаб и потребовали подписку, что в Японии он ни словом не обмолвится ни о своей службе, ни о том, что видел в Маньчжурии, Киоси поверил в свой отъезд.

Из кратких разговоров в адъютантской части он узнал, что майор по каким-то обстоятельствам находится в тяжелом состоянии и направляется на лечение и поправку домой.

— Киоси-сан, — обратился к шаферу сидевший рядом худой солдат с грустным безжизненным взглядом. — Ты знаешь, что моей семье послали извещение о моей смерти. Сходи к моей жене и скажи, что я жив, что это неправда. Скажи, что русские мне ничего не сделали и возвратили в Маньчжурию. Скажи, что здесь меня держали семь месяцев в команде, пока я не согласился стать смертником. Я должен умереть за то, что попал в плен к русским, хотя меня послал к ним Танака, но я еще жив. Понимаешь ты, жив! — уже почти в отчаянии выкрикнул солдат.