Тыл-фронт

— Тише, Васими! — прошептал Киоси. — Я схожу к твоей жене и к твоему брату и все расскажу.

— Что же нам без тебя делать? — вступил в разговор Канадзава.

— Вас семь человек, Сайто, — отозвался, Киоси. — Нужно, чтобы было семьдесят. Я верю, Сайто, что долго так продолжаться не может. В Токио я постараюсь найти тех, кто против войны, против дзайбацу.

Вечером после ухода Киоси на станцию Канадзава доложил дежурному, что хочет опробовать машину, выехал из городка и догнал своего друга.

— Садись, Киоси! Ты три года возил господина, побудь теперь сам господином, — предложил он.

Киоси отрицательно покачал головой.

— Дай я поведу сам, последний раз, чтобы она знала, что слушалась меня, а не майора, — возразил он.

Машина увозила Киоси от ставшего ему ненавистным места, где кровь русских, китайцев смешалась с горем и кровью забитого японского солдата.

На сопке у городка долго маячили тени обнявшихся, неподвижных фигур солдат, словно символ пробуждающейся от дурного сна Японии.

6

В начале 1943 года на Дальневосточном фронте произошли значительные организационные изменения. Прибывшие на Дальний Восток представители ЦК партии и Государственного: комитета обороны нашли нужным усилить фронт свежими войсками, заменить часть командного состава офицерами западных фронтов, развернуть новые формирования. Затронули эти изменения и разведывательную батарею, которую переформировали теперь в дивизион. Командиром дивизиона назначили Рощина, заместителем по политчасти — Бурлова.

Возвращаясь из штаба армии в машине Николаенко, они заметили на дороге бойца.

Сбив на затылок ушанку, тот широко шагал и что-то пел. Боец будто только что вышел со склада вещевого снабжения: на нем была зеленая шинель с иголочки, до блеска начищенные сапоги и новый кожаный ремень.

Когда догнавшая его машина остановилась, он перестал петь, перешел на строевой шаг и лихо откозырял.

— Ко мне! — приоткрыв дверцу, крикнул Рощин.

Боец круто повернулся.

— Рядовой Земцов. Следую из госпиталя в часть! — доложил он и вдруг, узнав Рощина, радостно воскликнул: — Товарищ старший… Простите! Товарищ капитан! Не узнал голоса…

— Здравствуйте, Кириллович, — проговорил Бурлов, выходя из машины. — Дайте, я на вас взгляну, как отремонтировали.

— Здравия желаю! — расплылся в широкой улыбке Земцов. — По всем статьям отремонтировали. Теперь на границу: рассчитаться нужно кое с кем…

— Вы словно из магазина! — пошутил Рощин. — Скрипите, как новый… Садитесь в машину.

— Товарищ старшина побеспокоился — осторожна ставя вещевой мешок в ноги, пояснил Земцов. — Еще когда только начал ходить! В батарейном обмундировании, говорит, в другую часть не направят, и выслал наше обмундирование.

Рощин переглянулся с Бурловым. Федорчук в последнее время был назначен старшиной батареи. К своим новым обязанностям Кондрат Денисович приступил так, словно бы всю жизнь только и делал, что хозяйничал в батарее. Но, выходит, многого еще не знали ни комбат, ни его заместитель о старшине.

Земцов жадно расспрашивал о жизни на батарее.

— Что у вас в вещмешке гремит? — поинтересовался Бурлов, когда машину подбросило на ухабе, и боец испуганно подхватил свое имущество на руки.

— Да, гремит… Подарок вычислителям, — смущенно ответил тот, — а может, и еще кому пригодится. Одеколон продавали, а я его и купил.

— Целый вещмешок? — удивился Бурлов.

— Маленько не полный — не было более.

— Вот здорово! — рассмеялся Рощин. — Где же вы столько денег взяли?

— Да… взял, — неопределенно ответил Земцов. — И домашние целы были, и в армии все копил, тратить некуда… Думал, после пригодятся.

Так Земцов очутился снова на батарее. А следом за ним возвратился через несколько дней и Варов. Он спрыгнул с остановившейся у землянок автомашины.

— Смотрите, Петя Варов! — обрадованно воскликнула заметившая его первой Сергеева. — Из госпиталя возвратился!

— Петр! — крикнул вышедший из блиндажа Рощин.

Варов медленно направился к нему?

— Демобилизованный боец Варов! — с горечью представился он. — Отчислен после японского плена…

— К чему это, товарищ Варов? — остановил его Рощин.

— На шесть месяцев домой, — дрогнувшим голосом пояснил Петр. — Какой у меня дом? Товарищ капитан, упросите генерала, нельзя мне из армии.

7

Собираясь идти в миссию, Тураева надела элегантное черное платье, поправила растрепавшиеся локоны и присела к туалетному столику. В зеркале она увидела похудевшее, томное лицо…

— Татьяна, бедная Татьяна, — рассмеялась она, сжимая руками смуглые щеки. — О нет! Скорее коварная Тамара, — сверкнула Вероника глазами.

Подперевшись рукой, Тураева задумалась. Вспомнила Сабурово, постоянный холодок страха, ветхий барак, общие бани — брезгливо поморщилась.

…После возвращения из Уссурийска чувство тревоги за жизнь обострилось у Тураевой. Со службы она стала уходить только поздним вечером, удостоверение личности и блокнот Зудилина спрятала не как обычно — в матраце, — а в захламленном коридоре. От «работы» она почти совершенно отказалась. И все же какое-то подсознательное чувство подсказывало, что кольцо вокруг нее сжимается.

Но к ее счастью, через несколько дней у нее появился Жадов.

— Сволочи, — делают переходы совсем невозможными, — ругался он. — Границу пришлось одолевать у чертей на куличках — в районе Вяземской. Шесть дней сюда добирался… Что слышно о провале Белозерского?

— Он возвратился? — удивилась Тураева.

— Нет. Убили, — тихо ответил Жадов и, бросив открыто враждебный взгляд на Веронику, добавил: — Вас генерал Янагита вызывает в Харбин. Во Владивостоке явитесь к японскому консулу вот с этим, — Жадов подал ей сложенный в несколько раз лист.

И вот она снова в Харбине. В доме главнокомандующего белогвардейскими отрядами Вероника чувствовала себя превосходно. Впервые она появилась в этом особняке полмесяца назад в сопровождении начальника японской военной миссии.

— Это есть дочь из знатной русской фамилии. Ее родители убиты большевиками, — пояснил генерал главкому. — О-о, мы не можем оставить это без внимания! Теперь она будет ваша дочь, — приказал он Кислицыну и не спеша успокоил: — У нее будет наследство, получит она его, когда выйдет замуж.