Тыл-фронт

* * *

Бои за Муданьцзян принимали затяжной характер. Это угрожало замедлением темпа наступления не только войск Первого Дальневосточного фронта, но и Забайкальского. Уже к вечеру 15 августа войска маршала Малиновского вышли на дальние подступы к Чунчуню, разрезав Третий японский фронт генерала Усироку Сцюи на несколько изолированных групп.

Маршал Мерецков оставил на Муданьцзянском направлении две армии, ввел в бой свой резерв — два стрелковых и один механизированный корпус и решил обойти Муданьцзян с юга и прорваться к Гирину на соединение с войсками Забайкальского фронта. Это был хотя и рискованный, но дальновидный и обоснованный маневр. Генерал Ямада не мог воспользоваться дерзостью маршала Мерецкого по двум причинам: во-первых, его муданьцзянский кулак потерял инициативу и был не в состоянии остановить, а затем нанести сильный, решающий судьбу фронта контрудар, во-вторых, Муданьцзянская группировка могла попасть в окружение. Эти причины представляли какую-то неразрешимую головоломку: оказывать сопротивление русским, угрожать контрударом — терять время и ставить себя под угрозу окружения; отводить войска с Муданьцзянского оборонительного рубежа — ставить их под удар двух оставленных армий.

— Этот военный ребус японцам не разгадать, — улыбнулся Савельев. — Куда ни подайся, а быть генералу Сато окончательно битому и притом не далее как завтра… Что показал пленный? — обратился он к Смолянинову, что-то бегло писавшему на листе.

— По группировке войск и замыслу — ни слова. Болтнул только: как бы вам не пришлось поднимать руки. Ну а сообщение японского правительства о капитуляции является общей декларацией. Император готов дать приказ… При определенных условиях: если русские войска прекратят продвижение, японцы прекратят сопротивление.

— Решили умирать все вместе! — заключил Савельев.

— Не совсем так, — возразил Виктор Борисович. — На Тихом океане сопротивление они прекратили: американцы лучше, чем русские… Прочти, Георгий Владимирович, вот этот опус.

Савельев придвинул к себе приданный лист.

«Члену Военного Совета Первого Дальневосточного фронта генерал-полковнику Штыкову.

Нахожу нужным сообщить, что пленный офицер штаба Пятой армии капитан Инукаи Хиробуми заявил, что сделанное японским императором сообщение о капитуляции является общей декларацией. Приказа о прекращении боевых действий Квантунской армии не отдано. Больше того, по некоторым замечаниям пленного необходимо ожидать в ближайшее время перехода японцев в контрнаступление. Следовательно, действительной капитуляции вооруженных сил Японии еще нет. Войска армии вынуждены продолжать боевые действия».

— Форма доклада не военная, — не то шутя, не то серьезно заметил Савельев.

— Это предназначено, скорее для общественного мнения, чем для оперативной сводки, — пояснил Смолянинов. — Партийная форма проще и понятнее: хитрят, нужно бить, пока не поднимут руки. Для этого местный мир должен знать истинное положение вещей.

— По-моему, бить без всяких объяснений, — проговорил Савельев.

— Мнением народа нельзя пренебрегать. Тем более, мировой общественностью, — возразил Смолянинов.

2

Командующий Квантунской армией генерал Ямада узнал о принятии его величеством императором условий Потсдамской декларации не из Токио, а из Советского Информбюро. Русское радио не комментировало заявление, а передало только содержание, объявив, что оно получено от японского правительства. Барон получил запись информации Москвы из армейского жандармского управления. И хотя Ямада и сам не находил иного выхода, но это известие потрясло его. Оно было равносильно бредовому уверению о крушении вселенной.

Даже второе ему бы показалось более правдоподобным.

Командующий был далек сейчас от безумной мысли успешного завершения так неудачно начатой кампаний за «Великую Японию». Чувство полководца и неумолимая действительность сумбурных линий на карте не могли обмануть генерала Ямада, и повергли в прах даже его окаменевшую веру в превосходство своих войск. Эти шесть дней опрокинули все его представления о русской армии. Барон со злой иронией вспоминал убаюкивающие в свое время шаржи немецкой информации о «скрипучей русской военной телеге и неповоротливой бабе-тактике». Ямада и тогда довольно критично относился к «комиксам господина Геббельса», но действительность изумила его. Временами казалось, что русская армия обута в семимильные сапоги. Только за последние сутки она шагнула на пятьдесят километров и уничтожила тринадцать тысяч его солдат. Войска Квантунской армии были разобщены и действовали изолированно.

Соединения Первого фронта генерал-лейтенанта Кита Сэйтти отбивались от армии маршала Мерецкого на линии железной дороги Цзямусы — Муданьцзян — Ванпын. Четвертая отдельная армейская группировка генерала Хонго была почти окружена войсками маршала; Малиновского на Хинганском выступе, Третий фронт Усироку Сцюи разрезан пополам танковой армией генерала Кравченко, Монгольская кавалерийская группа князя Дэ-Вэна наполовину уничтожена конно-механизированными войсками русского генерала Плиева. Малоустойчивые войска императора Пу И деморализованы. Сам император Маиьчжоу-Го перенес свою резиденцию в ангар на Мукденский аэродром, чтобы своевременно вылететь в оккупированную американцами зону, в надежде на их великодушие. В Корее, в тылу основной группировки его войск, высажены советские десанты, корабли Тихоокеанского флота перерезали все морские коммуникации.

Но даже в этих условиях сознание генерала Ямада не могла осквернить мысль о капитуляции. Он допускал возможность высочайшего повеления гибели всей армии и нации, но…

Командующий в сотый раз скользнул по роковым строкам.

«…Его величество император издал императорский рескрипт о принятии Японией условий Потсдамской декларации…»

Что это? Стратегическая пропаганда, психологическая атака? Но рассудок Ямада сейчас же воспротивился этому насилию. Армии, стоящей на пороге победы, незачем применять авантюру военного блефа. Да и пропаганду противника барон находил намного тоньше и разумнее.

В генеральном штабе, очевидно, тоже творился какой-то хаос. На троекратный доклад военному министру ему просто ответили молчанием. И только в полночь генерал Икеда сообщил немного успокаивающую весть, что в Чанчунь вылетел принц Такеда.

В штабе Такеда появился во втором часу ночи. Перелет из столицы в Маньчжурию не мог его утомить, а события не допускали промедления, и командующий пригласил принца к себе, как только адъютант доложил о его прибытии.

Такеда явился к командующему в офицерском мундире, но без погон и потому чувствовал себя независимо, говорил резко и повелительно.

Подтвердив принятие императором условий Потсдамской декларации и вручив копию уведомления об этом союзных держав, которая слово в слово воспроизводила переданную русским радио, принц Такеда заключил:

— Но императорский рескрипт, барон, не распространяется на вашу армию. Больше того, его величество государь возлагает надежды, что ваш полководческий талант, доблесть и решимость подчиненных вам войск остановят русскую армию. Император поручил мне передать высочайшее повеление подготовить стремительный контрманевр, и 16 августа считать днем активных действий Квантунской армии, — принц забыл о своей высочайшей миссии и уже заговорил быстро, азартно выкрикивая: — Командующим войсками в Китае и на юге отдано высочайшее повеление немедленно прекратить военные действия. Америка тоже прекращает их. Об этом говорит вызов генералом Макартуром в Манару представителей нашей главной квартиры. Сепаратных военных действий Америка России не разрешит.

Русская армия вынуждена будет остановиться там, где ее удержат Квантунские войска… Если она этого не сделает, американцы вместе с нами заставят сделать или… Только продержаться эти три-четыре дня! Только выиграть время!.. — уже захлебываясь, умоляюще простонал Такеда. — Государь представляет вам, барон, власть верховного командующего, вы можете действовать по своему усмотрению, но выиграть время.

— Передайте его величеству мое верноподданническое заверение, — с поклоном проговорил генерал Ямада, — что Квантунская армия будет сражаться, даже если ее командующий останется один.