Тысяча и одна ночь отделения скорой помощи

– Здравствуйте, доктор! Я посмотрела на термометр, а на нем тридцать четыре градуса.

Спонтанная реакция:

– Как вы мерили температуру?

Знайте, на теле есть зоны более теплые, чем остальные. Впрочем, они подвержены колебаниям температуры (например, мозг охлаждается при просмотре передач про животных и нагревается вечером в субботу, когда вы переключаетесь на некоторые ночные каналы…).

Последовал совершенно непонятный ответ:

– Под мышкой. Но я очень чувствительна к электромагнитным волнам, а волны от телефона такие же, как от микроволновки. Как вы думаете, могут ли они, разогревая тело, настолько же, наоборот, охлаждать кожу?

Неотразимая логика и подходящий сюжет для передачи из цикла “Занимательно обо всем” с Фредом и Жами под названием “О влиянии охлаждения кожи при помощи микроволн на увеличение температуры тела”.

– У вас есть мобильник?

– Нет, но напротив моего дома, в ста метрах, расположен ретранслятор. В автобусе кто-то звонил рядом со мной. Это возможно?

Я посмотрел на Брижит. Она беззвучно хохотала, согнувшись пополам.

Что делать-то? Трещотки в голове, к счастью, не замолкали: отправить к специалисту.

– Не вижу другого выхода: срочно позвоните вашему оператору связи, он вам ответит!

В Бангладеш есть телефонная служба, так вот ее несчастные операторы никогда не знают, что свалится им на голову в следующую минуту.

Люди даже не отдают себе отчет в том, что для нас появление смартфонов стало настоящей революцией, особенно в сфере межкультурного обмена. Использовать телефоны, как раньше, – все равно что заново строить Вавилонскую башню.

Мы принимаем пациентов из разных стран. Это румыны, малагасийцы, итальянцы, испанцы, англичане (множество англичан!), португальцы, шведки (о-о-о!), шведы (и они тоже), немцы, турки…

Все эти культуры вместе – это потрясающе, это универсально. Как и боязнь врачей: человек боится врачей, из какого бы уголка мира он ни приехал.

Но у меня есть столь же универсальный фокус.

Страх и болезни не знают границ? МУЗЫКА тоже, baby!

Вот пациент на носилках в состоянии стресса, вы ему что-то бормочете по-французски, безуспешно пытаетесь сказать что-то на испанском, итало-английском, тюрко-немецком, прежде чем накинуться на него и начать прощупывать болезненный живот, воспаленные почки или желчный пузырь (где Мальчик-с-пальчик уже раскидал камушки по всей длине желчевыводящих протоков).

Какие будут идеи?

Достаю телефон.

– Musica?

Словно ничего не случилось, выбираю музыку “наугад”.

В моем списке найдутся хиты любой страны мира. Я и пишу-то все это для того, чтобы мои друзья не думали, будто я слушаю “Калинку” ради собственного удовольствия (ну разве что… голышом… в хорошей компании… чтобы повеселиться…).

Включаю музыку, лицо пациента светлеет, и все без исключения, тыча пальцем в телефон и качая головой, всем своим видом показывают: “Ты сейчас кусочек моей страны принес!”

Вот тут-то пора совершить покушение на их живот!

Два замечания:

1. Слава богу, у меня никогда не было пациента-китайца. Сколько ни старайся, все равно не поймешь, к тому же песни на мандаринском наречии такие пронзительные, что от них пломбы из зубов вылетают.

2. С английскими пациентами есть одна маленькая проблема. We Will Meet Again – это прекрасно. Но когда слушаешь эту композицию в тридцатый раз, хочется отдубасить Веру Линн палкой…

Но это не важно, пациент прежде всего: [28] .

28

Здесь: всем больным должно непременно стать лучше (яп.)

13 часов,

внизу

Месье Ибн-Хайян семидесяти двух лет, алжирец, владелец книжного магазина, морщинистый, как скомканная рубашка. Обширная рана на руке. Он раскатисто произносил “р” и обращался ко мне на “ты”.

– Немного музыки?

Я включил телефон. На всю перевязочную зазвучала El Baraka M’rennika.

Месье Хайян расплылся в улыбке:

– Ты знаешь Шеба Хасни?

Я пару раз изогнул шею, как в индийском танце, выписывая кончиком носа восьмерку, что могло означать и да и нет.

– Более или менее…

Я врал, как целитель с площади Джемаа-эль-Фна.

– “Мы занимались любовью в ветхом сарае”, – стал напевать он.

Не понимая, о чем это он, я тем не менее обрадовался, что в семьдесят два года кто-то еще играет в зверя с двумя спинами. Я пообещал себе, что в этом возрасте обзаведусь фермой, чтобы так же тереться друг о друга голыми телами в каком-нибудь симпатичном ветхом сарае, главное, чтобы тебя не скрутило и не заклинило в нужный момент.

Мы заговорили о книгах.

– Прочти Фрэнка Конроя, “Тело и душа”. Никто и никогда не писал ничего красивее о человеке и музыке.

Я подхватил:

– А вы тогда прочтите “Сто лет одиночества” Габриэля Гарсиа Маркеса. Никто и никогда не писал ничего красивее, и всё. Никогда.

Я всегда выражаю мысли точно и кратко.

Заговорили о религии. Он перестал соблюдать обряды: “Не то чтобы я был неверующим, но я слишком люблю Всевышнего, чтобы заключать его в тесные рамки узколобого людского догматизма”.

Нас с ним обоих восхищала идея недвойственности в индуистской философии. Его глубоко волновал палестино-израильский конфликт.

Он прочтет “Сто лет одиночества”. А я после дежурства отправлюсь на поиски “Тела и души”: бывают домашние задания и похуже. Вряд ли мы с ним увидимся еще, но, читая эти книги, вспомним о нашем разговоре. Это самое главное.

Наша работа – прежде всего непрерывное взаимное обогащение. Мы встречаем разных людей. Да, тело у них больное. Но это личности. Каждый вечер я стараюсь составить список тех, кто оставил во мне какой-то след. Я похож на скупого, пересчитывающего свои монеты, или ювелира, наводящего блеск на жемчужины. Я мысленно собираю коллекцию людей. Пытаюсь за многообразием лиц увидеть единую суть. Порой все перемешивается в мутном водовороте ртов, носов, лбов, ран, болезней, улыбок, ясных взглядов. Все путается, и я не могу вспомнить их лица. Это не страшно: Ell^am onru. Всё есть одно.

18 часов,

внизу, бокс 4

Ваш покорный слуга был на пределе. Конец смены: ноги болят, спина болит, сердце болит, грустно, поесть не удалось, попить не успел, начинается насморк (куча сопливого народу, и все чихают прямо на вас, можно сто раз подохнуть).

Я вошел в четвертую палату: маленькая Лили, четыре года, с ней мать.

– Здравствуйте, я интерн, сейчас я осмотрю вашу дочь.

Мать выпустила когти и с пеной у рта прорычала: