Тысяча осколков тебя

Снова видеть отца не становится проще, но я радуюсь даже боли. Эта последняя возможность провести с ним время, подарок, за который я никогда не смогу отблагодарить.

И Пол всегда рядом со мной. Всегда со мной. Если он не со мной в комнате, то он за дверью.

Поначалу, ободрение, которое я получаю от него, очень простое. Пока Пол рядом, я знаю, что он в безопасности. Я могу верить, что мы достанем обратно его Жар-Птицу, или папа сможет починить мою и я смогу напомнить Полу, кто он, и потом я буду уверена, что мы вернемся домой.

Назначен еще один большой бал, еще один из более чем дюжины, ведущих к Рождеству. Я не смогу снова сослаться на головокружение, чтобы не ходить на него К несчастью, танцы, которые танцуют на балах, далеки от тех, к которым я привыкла. Кажется, вальсы играют главную роль.

Я не имею представления, как вальсировать. Если дочь царя выйдет на паркет и выставит себя на посмешище, люди начнут задаваться вопросом, что со мной не так.

После полудня, когда мы с Полом идем в библиотеку, я даже не утруждаю себя тем, чтобы сесть за стол. Вместо этого, как только Пол закрывает за нами дверь, я говорю:

— Лейтенант Марков, я хочу научиться вальсировать.

Он останавливается. Он смотрит на меня. Через несколько секунд, он осмеливается:

— Миледи, вы — прекрасная танцовщица. Я видел, как вы вальсируете, несколько раз.

— Как бы то ни было, — это звучит по-царски? Может быть, я слишком явно задала вопрос... — Я чувствую, что давно не тренировалась. Я бы хотела порепетировать перед сегодняшним вечером. Вы потанцуете со мной, не так ли?

Пол выпрямляется, выглядя так неловко и неуверенно, как и дома. Но он говорит:

— Как пожелаете, миледи.

— Ладно. Хорошо. Для начала нам нужна музыка, — в углу стоит старомодный патефон, в полной красе со своим огромным раструбом, который использовался раньше вместо колонок. В старых фильмах казалось, что ими пользоваться просто, ставишь запись, опускаешь иглу и вуаля.

Но когда я подхожу к нему, шлепая туфлями по персидскому ковру, я понимаю, что этот патефон не предназначен для пластинок. Я достаточно с ними знакома благодаря папиной виниловой коллекции, но это, цилиндры? Восковые?

Я прикрываю свою неловкость так хорошо, как могу.

— Марков, выберите для нас музыку.

Он плавно идет ко мне и выбирает цилиндр. Я внимательно наблюдаю, чтобы в следующий раз, когда мне это понадобится, я смогла это повторить. Потом он отворачивает маленький рычажок в сторону и начинает играть мягкая, приятная музыка, её ноты прекрасны даже не смотря на шум и помехи.

Я поворачиваюсь к Полу, готовая начать, но он говорит:

— Гладкий пол лучше подойдет, миледи.

Конечно. В танцевальных залах никогда нет ковров.

Поэтому я следую за ним в часть комнаты с окнами, где нет ковра. Квадраты под нашими ногами кажутся полосатыми, собранными из различных пород дерева. Свет из узких окон мягко падает на нас, и волосы Пола отблескивают рыжеватым.

— Разрешите, миледи, — он немного натянуто вытягивает руку, близко ко мне, но не прикасаясь, и я понимаю, о чем он просит. Ему нужно разрешение, чтобы дотронуться до меня.

Я поднимаю к нему лицо и понимаю, что он хочет дотронуться до меня.

Каким-то образом я говорю:

— Разрешаю, Марков.

Он берет мою ладонь в свою. Моя рука ложится ему на плечо, это всё, что я знаю. Его левая рука обхватывает изгиб моей талии, я чувствую тепло даже через белый шелк своего платья.

Мне тяжело встретиться с ним глазами, но я не отворачиваюсь. Я не могу.

Потом Пол начинает вальсировать. Это простые шаги — РАЗ-два-три, РАЗ-два-три — и всё же первые несколько секунд я чувствую себя неловко. Танцы сложнее имитировать. Но я вспоминаю то, что моя мать однажды сказала про танцы, она сказала, "ты просто должна следовать туда, куда тебя ведет мужчина. Ты должна полностью подчиняться, позволить ему направлять тебя каждую секунду."

Обычно я плохо умею передавать ответственность. Но сейчас я это делаю. Я позволяю Полу руководить.

Теперь я чувствую легкое присутствие его руки у себя на спине, он не толкает меня, а нежно, очень нежно подсказывает, в каком направлении он повернет. Наши сомкнутые руки вместе опускаются, и моя поза меняется так, что я позволяю его немного наклонить меня назад. От наклонов и танцев у меня немного кружится голова, но это почти мне помогает. Сейчас я могу ему подчиниться. Я могу перестать думать, перестать волноваться и существовать только в танце.

Увидев перемену, Пол становится смелее. Мы описываем более и более широкие круги. Моя длинная юбка развевается вокруг меня, я смеюсь от радости и меня награждает его улыбка. Как будто все мое тело понимает, какое движение он сделает в следующее мгновение, и мы увлеченно танцуем только ради удовольствия от танца. Рука Пола напрягается у меня на спине, прижимает меня ближе...

И песня заканчивается. Мы дергаемся и останавливаемся, и музыка пропадает. Остается только шипение.

Несколько секунд мы еще стоим в танцевальной позе, которая превратилась в объятия. Потом Пол отпускает меня и делает шаг назад.

— Вы великолепно танцуете, Ваше Императорское Высочество.

— Благодарю вас, Марков.

Так должна вести себя принцесса? Уйти от партнера по танцу и даже не оглянуться? Я надеюсь, что да. Я сажусь за свой стол, притворяясь, что могу читать письма, разложенные передо мной, что каждая частичка меня не ощущает присутствие Пола, опять стоящего на страже у двери.

То, как он танцует со мной, смотрит на меня, я должна это понять. Что произошло между Маргарет из этого измерения и Лейтенантом Марковым?

В тот вечер, пока я жду, что появятся служанки и приготовят меня к балу, я копаюсь в вещах Великой Княжны Маргариты, в поисках любовных писем, дневника, чего-нибудь. Увидев папку с рисунками, мое сердце переворачивается. Она тоже художница! Я бы все отдала сейчас за свои масляные краски.

Но эта Маргарет не пишет маслом, она — графист.

Карандаши и уголь — вот её инструменты, которые я обнаружила в маленьком кожаном чехле. Мой собственный огромный интерес с цвету и глубине не отражен в её работах, вместо этого она увлечена деталями, точностью. И всё же я узнаю в её работах некоторые фрагменты, как свои собственные.