Тысячелетний воин Ярополк

– Сказывай.

– Сальпа. Это она убила стр-р-ражника. Она р-р-ранила девчонку-р-р-рысь.

– Та женщина-убийца? – хмуро переспросил я. – Ты знаешь, где её найти?

– Нет. Никто не знает. Kap-p-р. Но её видели с гоблинами заодно. Сор-р-роки видели, как она потрошит упыр-р-рей и бомжей.

– Зачем?

Птиц нахохлился, словно плечами пожал. А я подумал, что нужно посетить место, где погибла берегиня. Там был тролль, там были гоблины, и им что-то нужно было, но что?

– Пойдём, – позвал я ворона и подставил руку для чёрной птицы, которая, шумно хлопая крыльями, опустилась на запястье. – Ну ты и тяжёлый.

– Кар-р-р, – протянул он и взъерошил чистенькие, отливающие на свету сине-зелёным цветом перья, совсем не подходящие помойной птице.

Мы отправились в путь. Пешими. Не любил я эти хитрые автобусы и метро. Я бы сейчас с удовольствием прокатился верхом. Хоть на коне, хоть на мотоцикле. Но не имел ни того, ни другого.

В голове крутилась мысль, от которой не мог отделаться. И что я там найду? Тролля давно увезли на грузовой машине, вожака гоблинов ищет полиция, излазившая там всё вдоль и поперёк, но так ничего и не нашедшая. Я ведь спрашивал о том.

А ноги несли туда, невзирая на сомнения. И мне, право, стоило убедиться своими глазами для чистой совести, что сделал всё возможное.

Ворон всю дорогу молчал и с прищуром глядел на прохожих, словно едкий старик, готовый ворчать на всех в округе. И стоит признать, что иные действительно заслуживали ворчания, ибо суетились без меры, кричали и мешали прохожим. В старину таких шумных звали боломошками. Они подобно пьяни не считались с благом для остальных горожан. Это ведь не ярмарка, где всё дозволено, и все заблаговременно готовы к крикливым скоморохам, волокущим ручного медведя на цепи для плясок под дудку.

А когда по дороге мимо нас промчался яркий мотоцикл, я тоскливо проводил его взглядом. Радужные мечты о быстрой вольной езде и девушке, нежно и крепко обнимающей во время этой самой езды, дали трещину. Заработанных мною денег хватало только на половину самого дешёвого двухколёсника, сиречь, мопеда, равного ослу супротив резвого скакуна, но на половине повозки ведь не поездишь, как и на половине осла. А уж про деву и вовсе молчу.

Чтобы дойти до той свалки железяк, где убили берегиню, потребовалось больше получаса пешим ходом. Хорошо, что она не на другом краю этого бесконечного города, а всего лишь на другом конце отведённого нам участка.

Но когда дошёл, то слегка удивился. Свалки уже не было – остовы старых машин исчезли, пеньки от рощи выкорчеваны, а землю выравнивала большая странная машина с огромной железной лопатой на морде. Она ездила туда-сюда, сгребая дёрн, как настырный кабан в поисках желудей, громыхала стальными колёсами о стальные же обмотки вокруг них, натужно ревела и чадила огненным нутром и пахла едкой гарью и чем-то ещё, непривычным. «Бульдозер», – сразу же подсказал толмач.

А у дороги стояла большая табличка, где значилось, что здесь будет склад. А ещё стоял значок – белая цапля в красном круге.

– А вот это уже интересно, – пробормотал я, разглядывая знак.

Ворон нахохлился и заскрежетал, но не ответил. Тут и без слов всё ясно. А ещё почему-то думалось, что тот полицейский начальник погиб не просто так. Он либо начал допытываться до тех же вещей, ведь если я вижу связь событий, то он и подавно узреть мог, либо денег хотел от владельца и пожадничал.

Я поглядел на нескольких человек, несущих лопаты и кирки к бывшей свалке, но допытываться до них не захотел. Нет смысла. Простым холопам никто ничего не скажет.

– Пойдём, – произнёс я и направился вдоль дороги. Не хотелось идти прежним путём. Хотелось прогуляться сквозь небольшой лесок, видневшийся за стройкой и несколькими домами с треугольной крышей. – Как звать-то тебя?

– Кар-р-рк хочешь, – отозвался ворон, – но нужно потом доложить об увиденном.

– Кому? – переспросил я, с прищуром поглядев на птицу.

– Кар. Кар. Кар, – хрипло засмеялся ворон, – потом скажу. И у камней есть уши.

Я продолжил путь дальше, обдумывая происходящее. Получается, ворон не просто так ко мне прилетел. Не верю я в такие совпадения. Шею сверну, если не скажет, кто его хозяин. Но не сейчас.

Вскоре под ногами зашуршала трава. Лес, хоть и был жалкой тенью диких мест, но не сдавался под натиском города. То там, то здесь слышался писк мышей, чириканье птах и стрёкот букашек. Одинокий муравейник жил своей жизнью, и я пожелал удачи крошечным работягам.

Вид леса портил только мусор, попадающийся по пути. Его было не так много, но яркие клочки человеческого бытия здесь лишние.

– Зачем же так? – прошептал я и потрогал ствол осины, на которой имелись зарубки в виде бранных слов.

Казалось, дерево плачет от стыда и обиды, а потом понял, что всхлипывания мне не кажутся. Рядом действительно кто-то плакал.

– Т-с-с-с, – приложил я палец к губам, в ответ на что ворон нахохлился, встрепенулся и взлетел, оставшись на ближайшей ветке.

Бесшумно двинувшись на звук, вскоре увидел босую ногу, а их обладательница, ибо плач явно принадлежал девушке, прислонилась к толстой берёзе, и кроме краешка голого плеча и части ноги ничего не было видно.

– Эй, – тихо позвал я.

– Она голая, карк птенец, – протянул ворон.

– Не подходите! – сразу же раздался возглас.

Мелькнули руки с тонкими ладонями, коснувшись земли, и их хозяйка посильнее прижалась к дереву, подобрала ноги и обхватила колени, отчего сейчас виднелся локоть.

– Я не буду подглядывать, – ответил, услышав хриплый смешок ворона, сидящего на ветке.

Пальцы сами собой ухватились за край футболки.

– Вы что там делаете? – раздался испуганный вопрос девушки. – Я кричать буду.

– На! – выкликнул я, когда снял верхнюю одёжу, а потом кинул так, чтоб девушка могла дотянуться.

Она несколько мгновений колебалась, а потом потянулась за вещью. В какой-то миг можно было видеть ровную спину, тонкие руки, одна из которых прикрывала грудь, и пышные соломенные волосы, скрывшие от меня лицо.

– Не смотрите! – повторила девушка, а я сглотнул.

Она была красива. Не княжна, или те девки, что в телевизоре зовутся актрисами и моделями, но имела своё очарование. И хотя лица не видел, воображение подсказывало, что оно тоже не уродливо. Обидно будет ошибиться.