У Финского залива

«Погоди! Спокойствие возможно…»

Погоди! Спокойствие возможно Тут, на лоне дремлющей природы; И, как дым, исчезнет все, что ложно Здесь, в тиши безлюдья и свободы. Хоть ноябрь, а травка зеленеет По холма бугорчатому скату, Солнышко за ветками яснеет. Манит вновь к мечтания возврату. И чернеют елок пирамиды, А меж них прозрачно золотится Свежий воздух; он ручьем струится — Забываешь горе и обиды, Сплетен зуд и гнусные обманы, В чьих сетях и опытного ловят, — Совести мучительные раны, Дальних, что вблизи нас славословят; И прямые улицы столицы, Где лишь редко не кривят душою, И дома — высокие гробницы, Иль больницы, схожие с тюрьмою. Забываешь и наряд крикливый Розы, смятой на пиру разврата, И кокетство страсти шаловливой, Ложный пурпур дряхлого заката.

«Забудем мы все: и горячие думы…»

Забудем мы все: и горячие думы О том, чтобы лучше на свете жилось; Забудем мы жизни тоскливые шумы, Забудем мы все, что в душе пронеслось. Забудем страдания, горя пучины, Стремления к цели вперед и вперед; Забудем мы гладкие жизни равнины И все, что нам душу мертвит и гнетет. Забудем людские, холодные речи, Призывы к палящим и бурным страстям, И старые, теплые, милые встречи, Забудем соблазны удушливых ям. Не нужно нам горя, не нужно рыданий, Ни пенистых чувств, ни удил волевых; Не нужно фантазии дерзостных зданий; Ни скромности нежной цветов полевых. Наскучили все эти розы и грезы, Наскучил мне жизни убийственный звук, И греющий смех, и прохладные слезы, Наскучил луны выразительный круг. Тосклива тоска, и тоскливо веселье В наш дряхлый и дряблый и высохший век; Тоскливо угарное жизни похмелье, Тосклив венценосный босяк — человек. ………………………………………………………………… А все же страшна эта смерть роковая, Что с выцветшей жизнью разлукой грозит; А все ж дорога эта сила живая, Что радость и горе нам людям дарит.

Октавы («Живу на севере я с южною душою…»)

Живу на севере я с южною душою, Безумно-страстною и солнцами залитой; А дни свои влачу, полярной пеленою Снегов и вечных льдов бесстрастия покрытый. Но под венцами льда кипящею змеею, Весь в пене и в парах, бежит поток сердитый — То буря и огонь фантазии прекрасной, Веселой, искристой и юношески страстной.

***

Моим ли ярким снам пророчески не сбыться? Ужель не видеть мне Италии лазурной? Под небом Анжело мечтой не позабыться Под вечер, блещущий парчей златопурпурной? Мне ль в снеговой юрте, в меху, в дыму ютиться В мороза скрыл и хруст, или мятелъю бурной, — Мне с кровью красною ликующих южан, По ярости судьбы — сыну студеных стран.

ИЗ СБОРНИКА ОТ ЖИЗНИ К ЖИЗНИ (М.: Альциона, 1912)

И жизнь и блеск

Уж зеленью одеты Лужайки у церквей; Сердца весной согреты, Щедротою лучей. И пенят пароходы Каналы и Неву; Отсвечивают воды Дневную синеву. Всему поэт эфира И жизнь, и блеск дарит; На каске кирасира Звездою он горит. И маленькие солнца Играют на реке… О, дай собрать все блестки Вблизи и вдалеке! Из этих искор жгучих, Пронзающих эфир, Создам в мечтах могучих Многовенечный мир. И тем, кто знал гоненье, И тем, кто здесь скорбел, Пошлю я в утешенье Поток из звездных стрел. Из сердца излученье — Апостольский удел.

Длиннее дни

Длиннее дни, и завтра уж апрель. Я пережил и скуку и сомненья, Но скоро ты, весенняя свирель, Заманишь вновь на праздник обновленья. Я тосковал. Пусть новая весна Мне принесет неведомую радость, И жизнь, свежа, утехами красна, Напомнит мне потерянную младость; Напомнит мне далекую любовь, И мой восторг, и тысячи мечтаний, И, может быть, зажжет мне сердце вновь Былым огнем и жаждою лобзаний.

Весна

Пусть рвется в мир с обрывов скал душевных Святой экстаз, — серебряный каскад, Клокочущий и в радугах полдневных, В огнях звезды, чей сказочен закат. Я жить хочу для Пасхи колокольной, Для гомона раскрывшейся весны; Я жажду гроз, и радости престольной, И белых грив взбесившейся волны. Всплывут, нырнут гранитные тюлени, Шестом корму от мели оттолкнут; Я ж на песке отдамся сладкой лени, И чешуи у берега плеснут. Я травки жду и Троицы в березках, И утренних прохладных паутин, Бальзама смол, листвы в кристальных слезках, И бабочек над крыльями куртин. Довольно шуб! Довольно снов медвежьих! — По скатам крыш воркуют про любовь. Художница, с палитрой красок свежих, Весна спешит, как трепетная кровь.

Солнцу (Сонет первый)

Наложена была печать молчанья На ясный стих, но сорвана она; Суровый пост сменили пированья; Кольцом огня душа обрамлена. Как синий день, светлы мои желанья. Греми, сверкай, веселая струна! Уж близок час небесного венчанья; Под куполом тревога и весна. Весна, и страсть, и дымка голубая, И каждый лист своей весне кадит; И я парю, о времени не зная, И мир со мной в одну молитву слит; А солнце, жизнь повсюду зажигая, Вонзаясь в мир, ликует и блестит.

Гроза (Октавы)

Сквозь поле синих волн я вижу кругозор, Где солнечных оков серебряные звенья, Сверкая, движутся; блистательный узор То разорвется вдруг, то снова и в мгновенье Соединится в цепь… Качается простор. Весь в искрах, он горит, как яркие каменья; Тут вёсла рыбака алмазы загребают, Там чистым золотом ветрила отливают. Затишье на море… Колеса громовые Катятся в облаках… Прислушалась земля. В огнистой бахроме, как горы снеговые, Белеет остров туч… вот вспыхнула змея Лиловой молнии… отгулы грозовые. Лес не шелохнется… И знойная струя Внезапно вас обдаст, как будто из теплицы; И вьются, каркая, пророческие птицы. Прошли гроза и дождь, и море просветлело; Торопятся стада веселых беляков; Во мраке дальних туч сиянье заблестело… О, краски нежные! О, гамма всех цветов! Еще второй венец, и ярче засинела Небесным индиго корона облаков; В брильянтовых серьгах прибрежная листва, Сквозь зелень свежую сияет синева.

Серый день

Арестантские халаты, С ними шашки наголо… Небо серо, небо скучно, Льются слезы на стекло. Ветер воет, кружит листья На панелях близ садов, Кружит с пылью, кружит с сором Серебро сухих листов. Оголенные деревья Гнутся, плачут и трещат; Жалко им, что потеряли Изумрудный свой наряд. Так прекрасно было в весну, После свежего дождя Разливать благоуханье, Даже старцев молодя. Здесь шептались, признавались; Билось сердце, била кровь; Распускалися листочки, Распускалася любовь. Под кленами, под дубами И под сенью тополей Сребролистных, шелестящих Сколько грезило людей! А теперь навис угрюмо Серый, влажный, мутный мрак. День унылый, день тоскливый, Как докучливый тик-так.

Осенью («Смотри, вдоль тучи той засеребрились птицы…»)

Смотри, вдоль тучи той засеребрились птицы; Мерцает стая их, над озером летя. Уж скоро журавлей отлетные станицы Надолго уплывут в далекие края. И стужа близится, и скука туч ненастных. Над шляпками грибов желтеет лист берез; Срывается иной. Рябина в бусах красных, И Серпень косит вновь свой палевый овес.