У каждого свой путь.Тетралогия
Шрифт:
Иван Николаевич облегченно вздохнул, подхватил тяжеленную сумку и чемодан. Взглянул на ребенка:
— Вот-вот дедом назовет, постреленок! Поехали! Мы тут с директором школы договорились насчет машины. Юрий Семенович на площади дожидается.
Марина хотела отдать матери сынишку, но тот вцепился ей в шею ручонками и отпускаться не желал. Мать рассмеялась, подхватила оставшиеся две сумки и сказала:
— Смотри-ка, как любит тебя! Поехали домой!
По дороге дочь рассказала родителям заготовленную полковниками легенду. Сашка за время пути освоился с бабушкой и наконец-то перелез к ней на руки.
— Мама!
Елена Константиновна удивилась:
— Давно он тебя “мамой” зовет?
Она спокойно кивнула:
— Давненько уже.
— А как же работа? Ведь в прошлый раз говорила, что любишь свою должность.
— И сейчас люблю. Поговорим чуть позже. Я на этот раз долго пробуду.
Отец вздохнул:
— Лешку Суханова в армию нынче весной забрали. Служит на финской границе, а Витька Горев в Афгане пропал. Третий месяц не пишет. Мать вся извелась. Алексей поседел с горя. Колька с тюрьмы пришел, на тракторе в колхозе работает. Нелюдимый стал. Буркнет что-нибудь и опять молчит.
Прошла неделя, как Марина приехала домой. Сашка привык к бабушке и дедушке. Весело размахивал ручонками, когда они появлялись с работы и звонко кричал:
— Баба! Деда!
Да и они к мальчонке привыкли. Считали внуком и обязательно привозили какой-нибудь гостинец: конфетку, маленькую шоколадку или игрушку. В деревне к поступку Марины относились по-разному. Кто-то осуждал:
— Своих деток нет, так нечего чужих брать! Кто знает, кем его батько был? Вдруг он убийца или вор? У него могут те же наклонности сказаться…
А кто-то, вздыхая, говорил:
— Правильно и сделала! Своих ей все равно не родить, так этого воспитает. Зачем дите в приют сдавать? Маринка его вон как любит!
Степанова успевала все сделать по дому к приходу родителей. Днем пару раз наведывалась с сынишкой в воинскую часть: командир, замполит и двое прапорщиков остались прежними, но больше никого из знакомых не осталось. От Варнавина она узнала, что Малых перевели служить в Горький. Лозовой и Татарников, после Афганистана, служили в Вологодской области. Замполит не рискнул расспрашивать ее о службе в штабе части и пообещал “как-нибудь заглянуть”.
У Насти Собиновой сыну шел третий год. Обе женщины заплакали и обнялись, вспомнив пережитое. На шум прибежала Лидия Варнавина и слезы полились с новой силой. Подруги обнимались и целовались сквозь слезы. Глядя на них маленький Сашка разревелся, обхватив Марину за шею. Она с трудом успокоила сынишку. Разговаривать со старыми подругами оказалось тяжелее, чем она думала. Приходилось следить за каждым словом. Заученная “легенда” звучала, как ей казалось, фальшиво. Настя и Лидия, к ее удивлению, поверили и только качали головами.
За три года службы Марина превратилась в красивую стройную женщину. Отросшие волосы свивала в небольшой пучок и закалывала шпильками. Голова по-прежнему была гордо поднята вверх, но на лице явственно проступали морщинки в уголках глаз и у красиво очерченного рта. Молодые мужики в деревне оглядывались вслед и вздыхали, таясь от жен.
На второй неделе Степанова отправилась под вечер искупаться. Сашка остался с родителями. Он шустро
ползал по дому, тащил все, что попадалось по пути в рот и приходилось следить в оба, чтобы не стряслось беды. В последние два дня он цеплялся за мебель и пальцы взрослых, вставал на шатающиеся ножки и смешно топал, улыбаясь во весь рот, в котором торчало несколько белоснежных мелких зубов.Марина шагала по тропке через поле с колыхавшейся рожью, срывала по дороге васильки и складывала в букет. Солнце краем коснулось горизонта. Вышла на берег, собираясь спуститься по тропе вниз и замерла… ей навстречу поднимался Николай Горев. Он тоже замер на мгновение, затем поравнялся с ней. Не сводя глаз с красивого лица, тихо сказал:
— Здравствуй, Марина.
Она заметила легкую проседь в его волосах, все так же непокорно торчащих надо лбом. Морщины на лбу и у твердо сжатого рта. Он по-прежнему был красив, лишь глаза стали колючими и недоверчивыми. На мгновение они “зажглись” прежними огоньками, но тут же погасли. Она ответила:
— Здравствуй, Коля.
— Слышал, что ты приехала. Купаться пошла?
— Думаю поплавать немного…
— А сынишка?..
Степанова легко улыбнулась:
— С родителями. Саша к ним быстро привык. Как твои дела?
Он пожал широкими плечами:
— Нормально. Работаю на тракторе с сенокосилкой. Сейчас оставил его на острове, завтра продолжу косить. Не возражаешь, если с тобой искупаюсь? Или не стоит тебя дискредитировать? Ведь ты, слышал, в Москве, в военной организации служишь, а я бывший зэк…
Она построжела лицом, но ответила спокойно:
— Пошли.
Молча спустились вниз. Марина не знала о чем говорить с бывшим приятелем. А Николай искоса глядел на девичью шею и чувствовал, как в сердце вновь вспыхнула прежняя страсть к ней. Женщина оставалась абсолютно спокойной внешне. Спускалась по тропинке вниз, помахивая рукой с букетом. Горев тяжело шагал сзади и не мигая смотрел ей в спину. Степанова скинула халат и оказалась в закрытом купальнике. Над коленом правой ноги виднелись розовые шрамы впереди и сзади. Парень насторожился:
— Марин, а это что за шрамы?
Она небрежно махнула рукой:
— Да ну их! Нынче запнулась по дороге и на штырь грохнулась. Два милиционера снимали! Ох и орала я!
Горев пожал плечами, явно не веря ей:
— Извини, но они больше на пулевые ранения похожи. Я видел в лагере такие у зэков.
Она вздохнула:
— Дурак ты, Николай! В Москве не стреляют.
— Может и дурак, только не верю я, что ты в Москве обитаешь.
— Переубеждать тебя я не стану, хотя… Где я могла бы усыновить ребенка, кроме Москвы?
Горев подумал, что вот этот факт он не учел и согласился:
— Тоже верно…
Маринка прямо с берега нырнула в темную воду. Проплыла метров десять и вынырнула, отфыркиваясь и тряся головой, чтобы отбросить в сторону мокрые пряди. Николай нырнул следом. Его голова появилась в метре от ее. Вздохнув воздуха, он тихо сказал:
— Я до сих пор тобой брежу. Выходи за меня замуж. Мальчишку твоего, как родного любить буду. Другой я стал, Маринка. О том, что произошло тогда, я не один раз пожалел. Знаешь, сколько ночей я прокручивал в голове все, что натворил? Знаю — сам во всем виноват. Выходи за меня…