У птенцов подрастают крылья

— Слышнее будет, — пояснил кто-то из устроителей.

Отдохнув от зрелища и размявшись немножко в фойе, публика вернулась в зал. Мы уселись на сцене на свои места кто с мандолиной, кто с балалайкой, кто с гитарой… Миша Благовещенский засел за пианино, ему ведь все равно было, на каком инструменте играть, — на всех он умел.

Занавес раздвинулся, и со сцены полились в зал томительные звуки вальса «Все для тебя, дорогая».

Под эти звуки робко, нерешительно заскользили первые пары, потом все больше, больше, и вот уже сплошной цветной вихрь закружился, по залу.

Я с гитарой сидел сбоку оркестра и старался различить среди танцующих своих знакомых. Вот Сережа с Тоней. Как ловко у них получается и как свободно держатся, прямо будто у себя дома! Сережа что-то говорит, Тоня кивает головой, смеется. Ах, как бы и мне хотелось быть там и так же ловко кружиться по залу под эти грустные и в то же время такие подмывающие звуки.

А вот и Соня. Ну конечно, со своим Игорем. И тоже смеются, разговаривают. Вот Соня высвободила руку, поправила волосы… Теперь уж я, не отрывая глаз, смотрел только на эту пару.

— Юрка, что ты играешь? — в ужасе шепнул мне мой сосед, тоже гитарист.

Я сразу опомнился. Играю совсем не то, хорошо, что оркестр большой, соврешь — не услышат. Я постарался напрячь внимание, не отвлекаться.

В перерыве на сцену ко мне пришел Сережа. Он был возбужден танцами и очень весел.

— Зря, брат, не танцуешь! — сказал он мне.

— Я не танцую, чтобы они… — я указал на публику, — чтобы они могли танцевать.

— Ну, это уж совсем вздор, — возразил Сережа. — Попроси Мишуху Благовещенского — он отлично один на пианино сыграет, так же хорошо танцевать можно. — Сережа лукаво улыбнулся и тоже указал на публику. — А о них вы, музыканты, очень плохо заботитесь. Все ребята на сцене расселись, а девушки друг с дружкой танцуют, кавалеров раз, два — и обчелся. Лучше б туда, увальни, шли.

Сережа был, конечно, прав. Совсем не гитара и не преданность музыке держали меня здесь на стуле. Держала проклятая застенчивость, держал страх показаться неловким и смешным.

Но я в этом Сереже не признался и начал развивать теорию насчет того, что танцы — это вообще устаревшая, даже отмирающая форма развлечения.

— Не знаю, что там через сто лет будет, — ответил на мои разглагольствования Сергей, — а сейчас все, кто умеет, танцуют. И ничего тут нет плохого, даже очень весело. — Он помолчал, потом с каким-то участием взглянул на меня и сказал: — Смотри, и второй раз опять такой же крах получится, опять в «мумочках» останешься.

Я предпочел сделать вид, что не понял, на что он намекает. А Сережа и не продолжал. Он легко спрыгнул со сцены в зал и опять подошел к Тоне.

Мы заиграли падекатр. Соня с Игорем куда-то исчезли из зала. Мне стало совсем не по себе. В первом же перерыве я ушел домой.

Я ПРИНЯТ В ТРУППУ

Первый вечер в народном доме прошел просто блестяще. О нем говорил весь город. Уездный исполком и комитет партии вынесли благодарность всем участникам спектакля, а Сергею Леонидовичу — особенную, персональную.

— И стоит, очень даже стоит, — одобряли все, — он уж так потрудился!..

Окрыленная успехом первого спектакля, труппа нардома решила тут же приступить к разучиванию и постановке следующей пьесы. Оставалось только решить вопрос: какую пьесу на этот раз поставить. Решил, конечно, Сергей Леонидович. Он откуда-то раскопал драму Южина-Сумбатова «Соколы и вороны».

Мне очень хотелось сыграть в этой вещи, но я никак не мог сообразить, под каким бы предлогом мне попасть на первую читку. Думал, думал и додумался. Пойду прямо к самому Сергею Леонидовичу и предложу ему, не захочет ли он пойти как-нибудь вместе с нами на охоту. Все трое Благовещенские были охотники, но собак не имели.

И вот как-то, подкараулив, когда Сергей Леонидович шел в нардом, я будто случайно встретился с ним по дороге. Поздоровались.

— Вы куда путь держите? — дружески спросил меня Сергей Леонидович.

— Иду к приятелю собачек проведать, на охоту хотим сходить, — соврал я, потому что и не думал идти к Коле Кускову.

— Хоть бы меня когда-нибудь с собой взяли… — попросил Сергей Леонидович.

— Ну что ж, пойдемте, я с удовольствием.

Сергей Леонидович обнял меня за талию, и мы пошли вместе по направлению к нардому.

— А почему вы в наших спектаклях не участвуете? — спросил меня мой спутник, как будто это зависело только от моего желания.

— Да так как-то, все некогда, — отвечал я, в душе замирая от восторга, — то занятия в школе, то охота…

— Ну, при желании на все можно время найти, — ответил Сергей Леонидович. — Пойдемте сейчас со мной в нардом. Сегодня у нас будет читка новой пьесы, вот и вам тоже роль подберем, сперва, конечно, небольшую. Вы выступали когда-нибудь на сцене?

— Только на школьных вечерах.

— Ну, значит, все-таки выступали, и отлично, нашему полку прибыло.

И мы с Сергеем Леонидовичем, как два заправских артиста, переговариваясь о каких-то пустяках, бодро вошли в нардом.

— Вот и еще один участник, — представил меня Сергей Леонидович уже собравшимся актерам.

Знакомить меня ни с кем не пришлось, я и так всех знал. Мы уселись вокруг большого стола в библиотеке. Сергей Леонидович достал из портфеля толстую тетрадь — пьесу «Соколы и вороны», и чтение началось.

«Какую же роль мне дадут?» — этот вопрос не покидал меня ни на секунду.

Пьеса «Соколы и вороны» написана с большим мастерством. Очень хороша в ней роль юрисконсульта частного банка, подлеца высокой марки, человека без нервов, без чести, презирающего всё и вся.

Эта роль досталась Сергею Леонидовичу. Особенно запомнилась мне сцена, в которой он, обманув другого жулика, отставного полицейского чиновника, презрительно говорит ему: «Есть вороны, что падаль клюют, а есть соколы, что с налета бьют».

В этой сцене Сергей Леонидович был великолепен. «Вот уж настоящий сокол», — думал я тогда и восхищался, глядя на него.

Но, вспоминая теперь всю эту сцену, я, признаться, не вижу большой разницы между «соколом» и «вороном». Самая подходящая к этому месту пьесы была бы совсем другая пословица: «Вор у вора дубинку украл». Исполнителей остальных ролей я не помню. Мне дали роль слуги, почти без слов. Но я и этому был очень рад. Все-таки я в первый раз в жизни попал на настоящую сцену, играл уже не в школе с ребятами, а со взрослыми людьми.