У птенцов подрастают крылья

— Страсти не чувствуется, понимаете, страсти к любимой девушке!.. Ну поймите: Митя беден, он знает, что Любочка ему не пара, но страсть берет свое, и он невольно тянется к возлюбленной. Ну почувствуйте это — ведь это ваша возлюбленная, ну, тянитесь, душой тянитесь к ней!

А коварная Любочка, точнее, Анна Петровна, исподтишка посмеивалась над моей робостью и наивностью. Нет, страсти у меня положительно не получалось. Наконец и Ольга Владимировна поняла, что этого от меня не добьешься, и махнула рукой. В остальном дело у меня, кажется, кое-как клеилось и что-то получалось.

Но, по правде сказать, роль Митеньки мне до того не нравилась, что я и ко всему спектаклю потерял интерес. На репетицию шел каждый раз как на пытку, даже не всматривался, как другие мои товарищи играют свои роли.

Единственно, что меня по-прежнему волновало, — это роль Любима Торцова. Ваня Благовещенский очень подходил к ней. По природе нервный, впечатлительный, с прекрасной сценической внешностью, он как будто и не играл, а действительно просто жил на сцене. Особенно хорош он был в последней сцене, когда является пьяный в дом своего брата, чтобы учинить скандал и тем расстроить свадьбу своей любимой племянницы с негодяем Коршуновым. Его знаменитый монолог: «Послушайте, люди добрые! Обижают Любима Торцова, гонят вон. А чем я не гость? За что меня гонят? Я не чисто одет, так у меня на совести чисто…» — он говорил так просто и с такой болью, что я невольно удерживался, чтобы не заплакать. Да и у самого Вани на репетициях в этом месте нередко дрожал и срывался голос.

Может, это и неправда, может, мне только так кажется, но я считаю, что лучшего Любима Торцова никогда и нигде не видел. Его обычно играют пожилым, некрасивым, обрюзгшим от пьянства. Ваня его играл совсем другим: еще не старым, но изможденным, измученным жизнью. Да почему именно Любим Торцов должен быть некрасивым, толстым, обрюзгшим?! Высокий, худой, сутуловатый Ваня с огромными ввалившимися глазами, с добрым, очень худым лицом невольно вызывал к себе симпатию и сочувствие. Поэтому-то с таким восторгом зрительный зал во время спектакля и встречал его замечательный монолог.

Спектакль прошел с необыкновенным успехом. Власти города хвалили нас и всячески благодарили Ольгу Владимировну. Ей даже предложили — не согласится ли она остаться совсем работать у нас, в Черни, в нардоме?

Ольга Владимировна была очень растрогана, всех благодарила, но насчет того, чтобы навсегда остаться у нас, сказала, что это просто невозможно.

Спектакль «Бедность не порок», в котором я в первый раз в жизни играл большую, хотя и неприятную мне роль, определил мою судьбу. Я твердо решил пойти на сцену. «Не всегда же мне Митю играть, — думал я, — когда-нибудь и Любима Торцова сыграю!»

И я мысленно представлял себе, как я, уже знаменитый актер, приезжаю с труппой на гастроли в свою родную Чернь. По всему городу расклеены афиши: «Бедность не порок». В роли Любима Торцова известный артист Георгий Скребицкий!»

И вот я выхожу на сцену так же, как Ваня Благовещенский, и точь-в-точь так же, как он, протягиваю руку в зрительный зал и говорю: «Послушайте, люди добрые! Обижают Любима Торцова!»

Боже мой, сколько десятков, нет, сотен раз я произносил этот монолог, уйдя в глубь сада, или на речку, или даже дома…

В общем, Ольга Владимировна открыла мне мое истинное призвание, указала на мой истинный жизненный путь.

С ЛЕДЯНОЙ ГОРЫ

В сценических хлопотах и волнениях я даже не заметил, как промелькнула осень и наступила зима. Она пришла сразу, да такая дружная: морозная, снежная. Сразу же засыпала весь наш городок. Он стал еще лучше, еще нарядней со своими белыми мохнатыми деревьями, с домишками в пушистых снеговых шапках, с огромными голубыми сугробами, среди которых были протоптаны узенькие тропинки.

Но особенно хорош бывал наш городок в морозные лунные вечера. Весь синий, весь в сверкающих блестках инея и на земле, и на ветках кустов и деревьев, и даже на плечах и воротниках прохожих.

И вот не помню уже, кто из нас, участников спектаклей, открыл замечательный отдых после репетиций.

Городок наш расположен на косогоре, внизу река. Целый ряд улиц тянулся с самого верха от Пушкарской слободы через весь город к речке. От слободы до речки с версту, не меньше, и всё под гору, всё вниз и вниз.

По этим улицам испокон веков мальчишки катаются зимой на санках или на подмороженных «скамейках». Затащат свой «экипаж» недалеко вверх по улице, сядут да и покатят вниз.

Ну, а если для этого катания приспособить что-нибудь более вместительное и основательное, например корыто, в чем кормят кур или свиней? Оно узкое, длинное. Если сесть верхом — человек шесть уместится. Только нужно его снизу вымазать коровьим навозом и полить на морозе несколько раз водой. В корыто настелить побольше соломы — сидеть помягче. Спереди прибить прочный гвоздь и к нему толстую веревку, чтобы тащить корыто в гору. Вот все и готово.

Как-то раз мы — Миша и Ваня Благовещенские, Сережа и я — решили попробовать это предприятие на практике. Выпросили у мамы старое свиное корыто, обмазали навозом, облили водой — получилось просто чудо: дно скользкое, гладкое, чуть под горку — и не удержишь. Прибили гвоздь, привязали веревку — все готово! Нужно попробовать прокатиться.

Сперва попробовали с середины горы. Пролетели на славу. А уж второй раз с самого верха, от Пушкарской слободы.

Ну уж это получилось нечто сказочное. Летишь с такой быстротой, только дома мелькают, даже людей различить нельзя. Единственно что страшно: а ну как на перекресток кто выедет на лошади. Тогда конец — все вдребезги расшибемся.

Чтобы избежать опасности, уже издали, подлетая к перекрестку, мы поднимали оглушительный крик: «Берегись, берегись!»

Наш пример тут же подхватила вся местная молодежь. Прошло два-три дня, и одна из улиц от слободы до реки превратилась в огромную ледяную гору. Теперь уж столкновения с подводой опасались не столько летящие вниз с горы, сколько каждый проезжающий, который, добираясь до рокового перекрестка, сперва выходил из саней, с опаской смотрел вверх, не летят ли «беспутные». И, только убедившись, что опасность не угрожает, вскакивал в сани и что есть духу гнал лошадь через рискованное место.

До чего же хороши были эти морозные лунные вечера! Выйдешь, бывало, из теплого светлого здания народного дома и сразу будто окунешься в голубую морозную полумглу. Под ногами снежок поскрипывает, глядишь вниз, под гору, — огоньки в окнах светятся, будто подмигивают тебе. А вверх посмотришь — все небо, точно морозной пылью, звездами усыпано. И голубая луна высоко-высоко в небе стоит. А вокруг нее от мороза широкое светящееся кольцо, как сияние по небу.

Но любоваться всем этим некогда: скорее домой, на плечи короткую куртку, на ноги вместо башмаков валенки и айда во двор за корытом! И за ворота! А там уже дожидаются дружки-приятели.