У Судьбы на Качелях
Шрифт:
Она прислушалась к себе, оставив вязание, закрыла глаза и положила руку на живот. Шевелится, растет. Иногда взбрыкивает — наверно, тоже хочется девчонке поскорее родиться. Интересно же — увидеть этот мир.
Она посмотрела программу — сейчас будут мультики. Говорят, они всё слышат, хотя и ничего не понимают. Но кто это знает точно?
Она включила телевизор. «Том и Джерри»… Бедный мышонок, все время спасается. Он очень забавный, но какой все-таки коварный и жестокий.
Она почувствовала внутри шевеление и стала успокаивающе поглаживать живот. Ну хорошо, хорошо, мы не будем это смотреть, да и всё уже закончилось. Посмотрим про «Красную Шапочку»… Ну, Волк тоже хорош, съел бедную девочку. Нет-нет, дальше смотреть не стоит, Волку будут
Вот, уже другой мультик начинается… про Дюймовочку. Эти чудные эльфы просто прелесть, не правда ли, малышка? Ох, поосторожней, не надо так толкаться, я понимаю, что ты согласна. Ну, нет, про этого жадину дядю Скруджа смотреть не будем. Давай, послушаем Грига. Ты любишь Грига? А можно вальсы Штрауса, и мы с тобой немножко потанцуем… Вот так, не спеша… тяжеловато вдвоем танцевать, но это вместо зарядки. Ох, устала, даже вспотела. Сейчас посидим, отдохнем, я довяжу это красивое платье для тебя. А потом пойдем приготовим что-нибудь вкусное для нашего папочки. Да и для нас тоже, хотя и не хочется ничего, но мы должны. Доктор говорит, что надо больше есть, а то у худой мамы родится худенький ребенок, а это нам ни к чему. Хорошо, что токсикоз прошел, ну и свинство этот токсикоз, но теперь давление замучило. Мы должны всё вытерпеть, да? Выдержать и родиться в срок. Надо есть фрукты. Но они почему-то невкусные стали. Будем есть апельсин. Нет, не хочешь? И я не хочу. Тогда яблоко, от яблок не должно быть аллергии, да-да, так доктор сказал. А теперь я почитаю этот романчик. Что-то я полюбила их читать, а в телевизоре одни страсти-мордасти, не будем его включать, пусть сам себя смотрит. Я вижу, ты успокоилась. Спи, спи, это полезно — поспать после еды. Я поставлю пластинку, тихо-тихо, а ты спи…
Роды были затяжные. Мальчик никак не хотел выходить, темноволосая головка то появлялась, то пряталась обратно. Был праздничный день, персонала мало, толстая врачиха в измазанном кровью халате и молодая акушерка метались по очереди от одного родильного стола к другому — сразу две рожают!
Но все-таки он родился — куда ж ему деться. Она, совершенно измученная, смотрела, повернув голову, как толстые красные руки возятся на столике с маленьким, молчаливым синим комочком.
— Ну что же это такое, — с досадой сказала врачиха, — не шевелит ни ручкой, ни ножкой. Не хочет, и всё!
Она даже не поверила — он такой буян был!
Врачиха приподняла головку ребенка. Он открыл глаза, опушенные темными ресничками, и глянул на нее. Ей почудилось, что в его черных как маслины глазах, было отвращение. Никогда врачиха не видела таких глаз у новорожденных. Обычно взгляд их туманен и бессмыслен. Глаза ребенка закрылись и уже не открывались. Слабо шевельнулась синяя ручка и замерла. Выражение брезгливости и отвращения исказило маленькое личико и застыло на нем.
— Он умер! — с ужасом вскрикнула роженица.
Врачиха огорченно покачала головой: — Мне кажется, у него поражение мозга… Не жилец был. — А про себя подумала: похоже, что он не захотел жить. Никогда прежде она так не думала об умерших младенцах. Странно очень, но такое у нее было впечатление.
Врачиха оглянулась на другой стол. Там уже всё завершилось. Девочка в руках у акушерки вертела лысой головкой, жмурила глаза от яркого света и беспорядочно дрыгала бледно-розовыми ручками. Роженица лежала без сознания, ее надо было срочно вытаскивать, не потерять бы прямо на родильном столе.
Она смотрела на своего неподвижного мальчика и не могла поверить. Всё было так хорошо, она ведь все девять месяцев не болела, ни о чем не беспокоилась, ела всё, что нужно, только зарядку не делала. почему же это, за что?..
— Ну-ну, не надо так убиваться, — сказала акушерка, — еще родишь, какие твои годы.
— Почему, почему? — рыдала она.
Акушерка, укладывая на ее живот пузырь со льдом, сказала: — Доктор говорит, что какие-то нервные
каналы отключились. Почему? Кто знает. И еще сказала, что ему. что-то не понравилось. ну, вроде как не захотел жить.— Как это?..
Не знаю… я не поняла. Ну, давай, — вздохнула акушерка, — поехали в палату.
Девочка росла, очень похожая лицом и характером на мать, тихая и спокойная, с большими синими задумчивыми глазами. Она любила читать фантастику и приключения, слушать музыку, но не любила ни телевизор, ни компьютер, который купил ей отец, чтобы «развивать ребенка».
В ту пору, когда девочки начинают влюбляться, она тоже иногда влюблялась, но быстро разочаровывалась. Казалось, она что-то искала в тех, в кого ненадолго влюблялась, и не находила. Когда все ее сверстницы повыходили замуж, она все еще была одна. Однажды она поразила мать словами, которые словно нечаянно вырвались у нее.
Мне кажется… у меня такое чувство… оно преследует меня… будто тот, кого я должна, кого могу полюбить. тот единственный… будто он умер… очень давно. И мы с ним больше не встретимся.
Что значит — больше?.. Разве ты с ним уже встречалась? — удивленно спросила мать.
Ответа она не дождалась. После затянувшегося молчания дочь прочитала тихим, колеблющимся голосом:
Я видела тебя во сне,
Тот сон был яркий, золотой,
Проснулась — и ушел покой.
Как жаль, что ты приснился мне.
Хочу вернуться в этот сон,
Мне снилось — ты в меня влюблен.
Теперь тоскую о тебе,
Ответь — ты есть ли на земле?…
Территория любви
Марина Юрьевна хлопотала вокруг стола, накрытого белоснежной, с вышивками на уголках, скатертью, критически оглядывала закуски, красиво разложенные на парадной, из тонкого фарфора, посуде, бутылка самого дорогого шампанского сияла золотой фольгой, узкие хрустальные фужеры сверкали, отмытые до немыслимого блеска, маленькие изящные рюмки стояли как солдатики в ожидании прозрачной влаги — Марина Юрьевна улыбнулась пришедшему в голову сравнению — любителей водки в этом доме не было, но ставить ее на стол положено, а вдруг ему захочется выпить рюмочку.
Цветов на столе нет — цветы, разумеется, принесет Саша. Он должен встретить Лару после института, и они вместе придут, праздновать Ларин день рождения. А подарок он подарил Ларе еще вчера — золотой браслетик, с вкрапленными крошечными бриллиантиками. Дорогой подарок. Марина Юрьевна глянула на стенные часы — через полчаса придут. Она опять осмотрела нарядно сервированный стол и осталась довольна. Лара так не умеет. Подошла к большому овальному зеркалу в коричневой резной раме и тоже осталась довольна. Хороша! Глаза, правда, чересчур блестят и щеки розовеют, хотя она и не румянилась. Ну не может она спрятать свои глаза, как и все другие приметы — слишком явные, но разве она не хочет, чтобы он з а м е т и л, разве не именно для него она старается хорошо выглядеть, и стол красиво накрыть, чтобы ему понравилось. Марина Юрьевна давно поняла, что Саше нравится всё изящное, радующее глаз, взгляд тогда у него меняется, становится заинтересованным и мягким..
Недавно Марина Юрьевна очень испугалась. Она услышала из-за закрытой двери Лариной комнаты громкие голоса, бурный спор, Лара что-то кричала, Саша, видно, возражал, но тихо, потом тоже повысил голос. Они ссорились! Если они рассорятся и перестанут встречаться… она больше его не увидит. У Марины Юрьевны буквально задрожали руки и ноги, она вынуждена была сесть. Нет, этого нельзя допустить. Пусть дружат, пусть встречаются… пусть женятся, если им нужно! Только пусть он будет рядом, близко, в квартире.