Убежища

Сейчас будет, если он помнил верно, небольшое возвышение. На влажных камнях пришлось потрудиться, и на верху, где туман был белее и прозрачнее, Антон уже дрожал. Одежда его пропиталась потом и туманной влагой, а тело тряслось от этого хитрого холода и старалось хоть как-то сбросить напряжение. Тут он остановился и попытался оглядеться. Все равно не видно было ничего, кроме самой последней елки.

Но где-то уже появилось солнце и создало радугу в тумане. Если пройти под радугой, найдешь клад. Но она недоступна, как и горизонт.

Антон стоял и прислушивался. Сначала было тихо, потом зацокала по камням идущая лошадь. Когда она подошла ближе, стали слышны и другие шаги, тяжелые, шаркающие и неровные. Потом из-за радужной полосы, словно бы раздвинув занавеси, показалась тощая конская голова. Шагнув, конь развернулся боком. Вероятно, он очень стар - когда-то вороной, теперь он стал почти белым, чуть светлее тумана, а от черного остался лишь мелкий крап. Конь обошел кого-то и стал с другой стороны, по-кошачьи извернувшись. Этот человек давно уже отпустил уздечку и стоял ссутулившись. Был он грузен и плечист, его белое одеяние слабо светилось в тумане, образовав гало. Радуга угасла, этот человек неуловимо быстро приблизился и оказался хромым горбуном (или это он так наклонился?) в черной длинной одежде. Священник? Опирался он на высокий табурет вроде бы с резными ножками. Конь исчез. Ко всем этим переменам облика замученный Антон отнесся на удивление ровно.

– Что ты здесь делаешь, сын мой?
– чуть задыхаясь, вымолвил старец. Голос был точно старческий, хотя и звучный, и басовитый. Такой голос, подумал Антон, подходит древнему королю на поле боя. Он поклонился и ответил как можно более смиренно:

– Я гнался за ... наверное, бесом, господин, и потерял его.

– А зачем тебе бес? Ты экзорцист или ученик колдуна?

– Нет, господин. Ни то, ни другое. Этот бес сделал так, что я стал изгнанником. И я хочу догнать его.

– Чтобы отомстить?

– Не знаю.

– Ну, хорошо. Пойдем.

Старец сказал это так властно, что у Антона и мысли не возникло ослушаться. По правде говоря, его трясло от облегчения, как мокрого щенка: вот наконец пришел кто-то более сильный и сейчас покажет ему путь. Он спросил только:

– Вы священник, господин?

Тот расхохотался (на весь туман, подумал Антон):

– Клянусь Эпоной, нет и еще раз нет! А ты храбрый мальчик!

Старик склонился к нему. Лицо его оказалось невероятно старым и, по гаммельнским понятиям, очень солидным (непроницаемое, с крупными чертами), но очень яркие синие глаза были пронзительны и сейчас веселились вовсю.

– Я - Эомер. А ты кто?

– Меня зовут Антон Месснер, господин. Я сын купца. Был студентом...

– Угу.

Потом Антон говорил Бенедикту, что в этом старце и не было ничего христианского, он просто этого сразу не заметил в тумане - и Бенедикт решил, что не время слизало в этом мире Святую Троицу, и не бывало там никогда ни Отца, ни Сына, ни Святого Духа. А вот матери богов очень даже могли быть. Мертвый мир? Его граница? Странный мир, переслоенный настоящим, древностью и будущим, переслоенный беспорядочно до безумия. Возможно, Эомер как-то это безумие укрощал на своей территории. Ему ли, ректору, этого не понимать - он охранял свою территорию, а в его сновидения прорвались, как пламя, языки других миров. Спасибо Антону за то, что пришел.

Антон помнил, что теперь должен быть небольшой спуск. Но сейчас это был подъем, чуть более крутой, чем прежде. Табуретка была справа, старик - в центре, Антон - слева. Антон аккуратно прикоснулся к черному локтю - одеяние было совсем сухим, а тело - горячим.

– Господин Эомер, Вас нужно поддержать?

– Нет, сынок, ты мне мешать будешь. Смотри не оскользнись сам.

Оба, пыхтя, поднимались. Табуретка противно скрежетала на камнях, расколотых упрямыми растениями. Когда склон закончился и перешел в ровное плато, старик снова оказался облаченным в белое, а табуретка, по-видимому, превратилась в коня. Антон благоразумно решил об этом не говорить.

– А вот теперь помоги. Я сажусь на коня справа. Я хромаю на левую ногу.

Антон подтолкнул Эомера под увесистую задницу, и тот вскарабкался в седло. Привычный конь стоял твердо.

– Возьми его под уздцы и иди прямо.

Прошли еще немного, к крупным камням на краю обрыва. Эомер снова оказался одетым в черное и сидящим на табуретке над самым краем обрыва. Ноги его висели в воздухе, но табуретка даже не пошатывалась.

– Антон, справа от меня есть качающийся камень. Найди его.

Антон нашел. То был черный неокатанный камень примерно ему по пояс. Когда мальчик надавил на него, камень пошатнулся и грозно то ли заскрипел, то ли загудел. Эомер отозвался таким же скрипучим басом:

– А теперь оседлай его.

– Что?

– Сядь на него. Лицом к обрыву.

Антона пробил холодный пот. Он кое-как вскарабкался на качающийся камень и осторожно, по одной, спустил ноги. Вцепиться тут было не во что, и он судорожно уперся кулаками в поверхность, состоявшую из крупных зерен, причиняющих боль.

– Чего ты хотел здесь, Антон?

Голос наполнил весь туман, и теперь он стал зычным.

– Догнать Крысолова.

Камень довольно сильно качался вперед и назад - наподобие детских качелей, сделанных из доски. Антон почувствовал центр тяжести и слегка переместился. Туман стал еще плотнее и белее, расцветал, как огромная роза с лепестками из самой тонкой шерсти белых-белых небесных овец. Сырого холода-пролазы больше не было - наступило оцепенение, Антон думал, что сидит прямо в облаке, но это нисколько не похоже на Рай.

– А что стоит за твоим желанием?

Антон крепко задумался. Увидеть тут невозможно ничего. Он поплыл и телесно слился с туманом, как если бы его кожа и мускулы растаяли в нем безо всякой боли. Он увидел Крысолова - не мальчика, а юношу. Он играл какой-то танец вроде тарантеллы и прокладывал путь, но его все равно дергало. Дети этого не замечали и, приплясывая, радостно старались догнать игреца, кто бегом, кто шагом. Сам же Антон сидел в очень большом для него мягком кресле, утопал в нем. Так, он не смог уйти, потому что щиколотка была сломана. Но сейчас он старше, пусть и ребенок - так считали Бенедикт и Эомер. Но если он ребенок сейчас... Ага! Обе лодыжки оказались целы! Это сейчас! Не было никакого обрыва - вот же ровная улица, его кресло поставлено прямо там на мостовую. Антон встал и побежал за процессией, не забывая кричать:

– Спасибо, господин Эомер!

Хромой старец в белом развернул белого коня и повел его вниз по склону.

***

В другом сейчас стаканы с пивом были забыты.

Одиночное странствие осенью - не подарок, так думал Бенедикт, это смертельная опасность. Антон побродил немного, огляделся и еще до наступления зимы оказался в услужении у одного князя, стал смотрителем зверинца.

– Понимаете, господин ректор... У него живут очень странные звери. Есть леопард и охотничий барс. В том княжестве много каменистых обрывов и лиственного леса. Там у него жила полосатая лошадь. Ее никому не удавалось объездить, и он это запретил. Много всяких мартышек - ох, как же они гадят! И норовят наср... нагадить прямо тебе на голову, если на что-то обиделись. И еще... Как бы...