Убежище, или Повесть иных времен

— Ах, вы мало знаете меня, — возразила я, ласково пожимая ее руку, —

если думаете, что я пожалела бы для вас доли и в его счастье. Никогда, нежная,

великодушная девушка, никогда более мы не расстанемся. Никогда лорд

Лейстер не мог бы надеяться, а его жена опасаться, что вы, возвышенная

душа, совершите нечто неподобающее. Живущие одним и тем же чувством, мы,

которых природа создала подобными друг другу, преступили бы ее законы,

расставшись.

— Не скрою от вас, милый друг мой, — ответила она со свойственной ей

благородной безыскусностью, — что я ожидала от вас этого проявления

великодушия, но оно лишь укрепляет меня в моей решимости, и я сердцем

чувствую, как осудили бы вы меня, случись мне поколебаться.

В моей душе разлилось давно не испытанное мною чувство безопасности,

чувство благодарности к моему чудесному другу. Между тем день подошел к

концу. Лорд Лейстер позвал нас полюбоваться прелестью наступающего

вечера. Мы поднялись на палубу и расположились в шлюпке, закрепленной там.

Все страхи, все надежды, казалось, на время отступили, и для каждого из нас

эти мгновения заключали в себе всю жизнь. Легкий ветерок, играя, наполнял

белые паруса, судно уверенно и плавно разрезало зеленые волны, и их

гребни, причудливо посеребренные полной луной, распадаясь, одни лишь

оживляли спокойствие ночи. С умиротворенной радостью я переводила взгляд с

любимого на подругу, с подруги на любимого. Кроткое светило с одинаковой

лаской касалось сиянием их лиц. Мужественная нежность была в обращении

лорда Лейстера со мной, благодарная почтительность — в обращении с мисс

Сесил, сама же прелестная Роз, сердцем зная, что она вправе гордиться

собой, с благородным достоинством принимая то место, что принадлежало ей в

наших сердцах, не помнила о том, что мешало ее счастью быть полным.

Такие благодатные затишья в жизни, знакомые только любящим, укрепляют

душу так же, как они укрепляют тело, и лишь они дают нам силу вынести все

прошлые и грядущие беды. Душевное спокойствие располагало к

счастливому отдыху, и сон предъявлял свой счет за долгие часы усталости и страха.

Милорд настоял на том, что он останется на палубе: тихая, теплая погода —

хотя уже стояла поздняя осень — делала такой ночлег неопасным. Мисс Сесил

и я наконец согласились занять единственную убогую постель, на которой,

однако, мы отдохнули так, как нечасто можно отдохнуть во дворце.

На следующее утро картина резко переменилась, мгновенно разрушив

наш покой и довольство: полнолуние принесло перемену погоды, ветер круто

изменил направление; мучительная болезнь — порождение морской стихии —

одинаково поразила меня и мисс Сесил, заглушив даже чувство опасности. В

угрюмом изнеможении взирали мы на ревущие волны, в провалы которых

воображение не осмеливалось заглянуть, и, чувствуя, как нас относит назад, к

берегам Англии, не имели ни физических, ни душевных сил оплакать свой

жестокий жребий. По счастью, милорд был более привычен к морю,

неподвластен его воздействию и делил свои силы и время между утешением

страждущих и помощью матросам, которые, также, к счастью, хорошо знали берег.

Встречный ветер и разъяренная стихия в некотором смысле служили нашей

безопасности, так как все остальные суда, укрывшись в ближайшие гавани,

выжидали более благоприятную погоду. Около десяти дней нас швыряло по

волнам, и наконец ранним утром мы пристали в Гавре, где меня, полуживую,

доставили в первую же гостиницу и сразу уложили в постель.

Здесь моя усталость и дурные предчувствия едва не привели к несчастью,

которого я с самого начала страшилась. У меня были все основания бояться,

что бедное дитя, без вины ставшее причиной этих бедствий, не появится на

свет, чтобы вознаградить нас за них, но, до срока призванное в мир, из всех

его богатств для себя потребует лишь могилы. Горе, которое я испытывала,

думая так, усиливало опасность. Я знала, как страстно жаждет мой супруг

иметь потомство, и часто льстила себя мыслью, что если это желание

осуществится, то заполнится та пустота в его жизни, которая возникла от ее

несбывшихся обещаний. Каково же было бы мне увидеть, как разочарование

добавится ко всем жертвам и унижениям, что я уже навлекла на него?

В это тяжелое для меня время достоинства мисс Сесил проявились

особенно ярко: чуткое внимание друга она соединила с нежной заботливостью

матери. Мои тревожные мысли она успокаивала самыми радужными надеждами

и в своей ревностной заботе о том, чтобы в минуту болезненной

раздражительности я в глубине души не усомнилась в ее преданности, опередила и

опровергла любые подозрения так убедительно, что непосвященный

наблюдатель скорее увидел бы во мне единственный источник ее счастья, нежели

единственное к нему препятствие. Наконец я преодолела опасность, и

бодрость духа возвратилась ко мне скорее, чем физические силы. Я часто

говорила об Англии, о сестре, об ожидаемых известиях. Я написала леди

Мортимер и кратко изложила те события, которым здесь посвящено так много

страниц. Я просила ее признать наше родство и оказать мне покровительство,

объяснила нынешние деликатные обстоятельства, связанные с моим

здоровьем, и приложила свое изображение в детстве, не сомневаясь, что оно

установит истинность моего происхождения. Часть бриллиантов, что мы взяли с

собой, была обращена в деньги, чтобы мы могли должным образом утвердить

свое положение, если сочтем благоразумным объявить о нем.

Долгое время я была еще слишком слаба, чтобы выходить из своей

комнаты, а между тем временами новое опасение стало посещать меня. Я замечала