Убежище, или Повесть иных времен

как раз расходились по своим ежедневным работам. С чрезвычайным

усердием они приготовили для нас простую трапезу, а потом, едва держась на

ногах от крайнего утомления, мы добрались до постели, единственным

достоинством которой была ее опрятность. Здесь мы оба заснули таким глубоким

сном, что пробудились, когда день уже клонился к вечеру. Наш неутомимый

проводник просил нас поспешить с обедом, который давно дожидался нас,

так как нам предстоял долгий путь до безопасного ночлега. Мне очень

хотелось остаться у наших хозяев до утра, но, подчиняясь необходимости, я

молча села в седло. Артур вполне оправдал доверие своей госпожи: он выбрал

лошадей, которые за все путешествие ни разу не засеклись и не захромали;

оберегая нас от опасных встреч, он выбирал самые безлюдные дороги,

находя на пути деревушки, для обитателей которых самый его приезд был

радостью и которые ухаживали за его спутниками в надежде угодить ему. Я

поражалась тому, как мало любопытства вызывает наше появление, что ум

утомляется вместе с телом и что простой работник редко задумывается о чем-то,

помимо тех обычных благ, которые получить может лишь ценою

нескончаемых трудов.

Не замечая красот местности, по которой мы проезжали, я ждала лишь

появления моря, и, когда увидела его перед собой, взор мой попытался

преодолеть его и достичь того берега, где, единственно, я могла считать лорда

Лейстера в безопасности. Чем больше мы приближались к побережью, тем

сильнее меня одолевали страхи. Этот край был населен преимущественно

людьми суровыми по природе и отчаянными в силу ремесла — они не только

грабили, но и убивали потерпевших крушение у здешних берегов, и всякого

путника разглядывали неприязненно и вызывающе. Я с трудом могла убедить

себя, что некоторые из них не принадлежат к рассеявшейся банде Уильямса,

и возблагодарила Небеса, словно все наши беды кончились, когда мы

добрались до уютного домика Артура. Он стоял в безлюдной части берега, где

высокие утесы, выступая далеко в море, образовали маленькую бухту,

приютившую несколько рыбачьих лодок и небольших суденышек. Как наши

пробудившиеся страсти полностью подчиняют себе все предубеждения!

Мертвенные вспышки молний, от которых прежде все мое существо содрогалось, с

недавних пор стали казаться мне мерцающими лампадами любви. Я

бестрепетно озирала и слышала вокруг себя море — теперь, когда оно превратилось в

счастливый рубеж человеческих устремлений; рев его неутомимых волн

звучал как гордый вызов всякому, кто посмеет к нему приблизиться, и пугало

меня лишь то, что ветер не был попутным для нас и морская пучина была

пока непреодолима.

Только теперь, с большим опозданием, мы пожалели, что отправились в

путь без слуг. В этом уединенном месте мы лишены были всякой

возможности узнать, что произошло при дворе после нашего бегства, и, не желая

доверить ни нашему проводнику (без которого мы к тому же не могли бы

обойтись), ни его друзьям порасспросить о новостях в соседнем городе, мы

провели два томительных дня в унынии и всевозможных догадках. Артур, не

решаясь выйти в море на собственном судне, не вызывая подозрений и

пристального внимания, которых нам следовало избегать, нанял большое рыбачье

одномачтовое судно, куда погрузил те немногие необходимые нам вещи, которые

при наших ограниченных возможностях мы смогли добыть. Теперь я неот-

рывно следила за развевающимися на ветру вымпелами. На третий день к

вечеру я вдруг увидела, что они указывают в сторону Франции. Отдых вернул

мне силы и бодрость, и порыв радости охватил меня. Наконец собрались

немногочисленные матросы, я с легким сердцем спустилась в убогую лодку, и

она быстро понесла нас к судну, на котором нам предстояло плыть, как вдруг

на берегу показались два всадника — во весь опор они мчались к воде,

отчаянными криками умоляя нас вернуться. Я встревожилась и стала просить

матросов грести быстрее, суля им несметные богатства, но Артур решительно

заявил, что голос ему знаком, и, не слушая моих доводов, развернул лодку. Я

обвила руками своего супруга, так, словно сердце мое могло распахнуться и

спрятать его, а потом, не слыша его увещеваний, что два человека, как бы ни

были враждебны их намерения, нам не опасны, я лишилась чувств. Очнулась

я в каюте, склонившись на грудь лорда Лейстера, а передо мной стоял на

коленях юноша, прижимая к губам то одну мою руку, то другую.

— Взгляни, любимая, — воскликнул милорд, — кого судьба соединила с

нами в изгнании.

— Ах, лучше не смотрите, милая Матильда, — отозвалась мисс Сесил (ибо

это была она, переодетая в мужской наряд). — Сначала решите, как должно

встретить себялюбивую подругу, дерзнувшую переплести свою судьбу с

вашей. Однако выслушайте, прежде чем судить, — поднимаясь, добавила она с

кротким достоинством, придававшим невыразимое очарование румянцу,

который то вспыхивал, то исчезал на ее щеках. — Я без утайки открою сердце

вам обоим. Тщетно было бы пытаться скрыть от лорда Лейстера мою

сердечную слабость, которую столькие обстоятельства уже обнаружили. От меня

зависит придать ей достоинство. Известие о вашем браке, добрые мои друзья,

погасило последнюю слабую надежду, что таилась еще в моем сердце.

Убедившись, что моя привязанность никогда не сможет дать ему счастья, я сразу

решила, что она станет для него предметом гордости. Себялюбивое чувство

отступило перед высоким помыслом. Иначе как смогла бы я в ту ночь

вывести его в сад, посмотреть на него в последний раз, как я тогда думала, и не

уронить ни единой слезы? В один миг я увидела все достоинства, все очарование

той, которую он избрал. Ненавидеть ли мне ее за то, что ей принадлежит все,