Убить мажора (антисоциальный роман)

Но Сергей ошибся. Напрягая низ живота, и создавая привычное для воскрешения сновидений внутри себя давление, увеличивающее приток крови к голове, вращая прикрытыми глазными яблоками против часовой стрелки, Сергей отмотал виртуальную пленку сна назад, задавая себе первые приходящие в голову слова-отгадки на чувства и размытые ощущения, как в игре «Крокодил», когда участники команды пытаются отгадать зашифрованное в пародийные жесты слово. Но на черной ленте сновидения не оказалось ни поточных образов, ни кускообразных воспоминаний, ни отдельных ассоциативных слов. Ничего.

«Сон не причем. Значит, это нечто другое? — думал Сергей. — Возможно, это предчувствие чего-то… того, что непременно должно произойти? Вот только чего именно? — спрашивал он себя. — Может, предсказание Кун-Цзы? А может, Халка? А что собственно они предсказали?»

Из всего того, что Сергею удалось вспомнить, оказалось совсем нелепое, применительно к теперешнему состоянию Сергея, высказывание Халка:

«…если бы я стал испытывать к ним жалость, — Сергей вспомнил, что тогда речь шла о мотивированном убийстве врагов по Халковской профессии, — я бы уволился с работы».

Недолго поразмыслив, Сергей только теперь понял, что в данный момент испытывал необъяснимую ненависть к Артуру Могилевскому.

В ветхих объятьях своего дивана Сергей вспомнил, как когда-то уже планировал убийство Артура. И прикрыв глаза, вернулся в то время, вспоминая все его детали от самого начала и до завершения… До запланированного прекращения жизни Артура Могилевского.

Размышляя о мести, Сергей постарался вспомнить все просмотренные им фильмы о мести, все прочитанные книги, и реальные жизненные истории. Прокрутив некоторые наиболее запомнившиеся моменты, Сергей вывел несколько основных правил, которые назвал — «Правила справедливой мести».

«Итак, что получилось? — думал Сергей, воодушевленно потерев ладони. Первое правило — месть неизбежна, потому что другого выхода нет. Зуб за зуб! Око за око!.. Смерть за смерть — закон природы. Если это не так, значит, законы природы не работают!

А-а… — Сергей отмахнулся от этой мысли словно от назойливой мошки, махнув рукой. — У нас итак не один закон не работает! Точнее, они работают, но не для всех одинаково, для одних — так, для других, как-то иначе, а значит, мои мысли о мести противоречат законам… их гражданскому и уголовному кодексу. — Последнее, Сергей произнес особенно черство и презренно, с акцентом на местоимение «их».

Второе правило — действовать, исходя из того, какая обида была нанесена. Но стоит помнить, что обида оказалась такой и не стала более гадливой не потому, что обидчик выказал снисхождение, а потому, что у «принимающего» сработала защитная функция организма. И «нападающего» отпугнули феромоны ответной несознательной ненависти, продукт внешней секреции, которые проявляются как у некоторых видов животных, так и людей в том числе, обеспечивающий химическую коммуникацию между особями одного вида.

Третье правило — в мести есть место третьим, с каждой стороны. Но это вовсе не каждый встречный.

Четвёртое, это время. Нужно выбрать верное время. Если это личная обида, не стоит начинать мстить сразу же. Обидчик ждёт этого и готов защищаться, об этом знают и люди, ставшие случайными свидетелями, и люди из его ближайшего окружения. Выждать время…

Пожалуй, это самое главное — выждать время. Пусть все успокоится, потому что в это время найдёте самый действенный способ человеческой кары.

Размышляя над возможными вариантами мести, Сергей обратил внимание, что он совершенно определенно, однозначно и без каких-либо колебаний рассматривает только один из них, и самый, как ему представлялось, распространенный вариант — убийство. А рассматривая возможные способы убийства в контексте большого числа вариантов и своих ограниченных возможностей, навыков и желаний, Сергей исходил из трех, как ему опять же представлялось, важных и обязательных условий.

Во-первых, убийство должно быть простым и быстрым.

Представляя процесс умерщвления другого живого существа, Сергей почему-то первым делом представил кошку, а сам процесс не вызвал у Сергея каких-либо отвратительных чувств и эмоций. Пока из памяти Сергея не всплыло на поверхность сознания несколько мертвых и обезображенных гниением животных, виденных им еще в детстве. Когда Сергей понял, что видел чересчур много мертвых кошек, разволновался, но постарался себя успокоить мыслью о том, что в общей массе это были животные убитые на проезжей части дорог по неосторожности, и чаще всего, неосторожности по вине самого животного.

Сергей было уже, успокоился, но вдруг неожиданно вспомнил, как еще в детстве, с дворовыми друзьями, лазил в заброшенный частный сектор, предназначенный под снос, и видел на одном из плодовых деревьев среди зеленных яблок кем-то повешенное животное. Кошка висела в петле из струны для штор, и была неестественно длинной. Неестественно длинной у животного оказалась шея, вероятнее всего от продолжительного пребывания в подвешенном состоянии. А еще у нее были страшным образом выпученные мутные глаза, по которым ползали противные зеленые мухи и кривая оскалившаяся пасть с желтыми клыками и резцами, и засохшей между ними паутинкой рвотной слизи, по которой ползал маленький паук. К передним кошачьим лапам толстой алюминиевой проволокой была прикручена пластиковая тара от средства бытовой химии «Триалон».

Трансформирование этого образа, воспроизведение образной памятью в форме представления реального трупного запаха и осознание того, что деформирование тела животного было результатом, скорее всего насильственных действий над животным со стороны человека, у Сергея вызвало слабую тошноту и головокружение, и осознание того, что смерть — это, действительно, конец. Это прекращение жизнедеятельности отдельного организма, равновесие которого, основанное на преобладании порядка, смещается в сторону беспорядка — и является завершением его периода существования. Смерть — это конец. А ни какое-то метафорическое обозначение одного из двух полюсов амбивалентной тенденции размывания определенности субъект-объектной оппозиции в рамках постмодернистской программы преодоления традиции бинаризма.

Сергей сомневался в своих намерениях. Но стоило ему вспомнить тот ужас, который он испытал, когда на его глазах машиной Могилевского были сметены люди, у Сергея снова не оставалось чувства сомнения или отождествления справедливого убийства Могилевского с чем-то противоестественным или противозаконным.

Вспомнить еще какие-либо естественные или противоестественные смерти, виденные им лично, как Сергей не старался, вспомнить не смог, и согласился с тем, что все остальные, виденные Сергеем смерти относились к разряду телевизионных, так называемых — киношных.