Убийство на Аппиевой дороге

Женщина прекратила тереть прилавок и вся затряслась от смеха.

– Природа закомандует – не поспоришь, верно? – сквозь смех с трудом выговорила она. – Однажды – о, ей тогда, наверно, и правда сильно приспичило, раз уж она соизволила прислать сюда рабыню узнать, где у нас уборная. Я велела служанке проводить их – это за конюшней, возле ручья. И что вы думаете? Служанка потом рассказала мне, что наша уборная показалась Фаусте недостаточно чистой. В общем, с чем пришла, с тем и ушла. Можете мне поверить, Милон тогда в два счёта закруглился со своими разговорами, и они убрались восвояси. Думаю, ей пришлось держаться до самого Ланувиума. Но даже на Аппиевой дороге бывают ухабы. Не удивлюсь, если с ней в повозке случилась неприятность. Вы не представляете, какое у Милона сделалось лицо…

Она снова зашлась смехом и не могла остановиться, пока по щекам у неё не потекли слёзы.

– Да что же это я, - сказала она, отсмеявшись и вытирая слёзы тыльной стороной ладони. – Кролики, наверно, уже готовы.

С этими словами женщина вышла через заднюю дверь.

– Похоже, и Клодий, и Милон оба были достаточно известны в этих местах, - сказал Эко.

– И не оставляли людей равнодушными. Ещё бы: местный, сумевший выбиться в люди; и знатный римлянин, обаятельный и щедрый. Такими обычно восхищаются, их уважают…

– Им завидуют, их ненавидят…

– Само собой. Ведь и тот, и другой - политики и не страдают излишней скромностью. Клодий был мастак располагать к себе людей; он умел находить с ними общий язык. А вот Милон, даром что в силу происхождения он должен быть для местных своим, оставался для них чужаком.

– Ну, это хозяйка так говорит. А она явно предубеждена. И потом, все эти разговоры, что Клодий вырубил священную рощу, выселил весталок…

Снова отворилась задняя дверь, и вошла хозяйка с дымящимся блюдом в руках. Следом вошёл верзила с миской, от которой тоже поднимался вкусно пахнущий пар. Появление верзилы заставило меня насторожиться, но тут я разглядел его лицо.

– Давус, почему ты здесь? Ты же должен стеречь лошадей. Не хватало ещё, чтобы их украли, пока мы здесь закусываем. Мне совсем не улыбается топать на своих двоих двенадцать миль до Рима.

– Не беспокойтесь, за вашими лошадьми присматривает мой сын, - сказала хозяйка. – Вы найдёте их в целости и сохранности там же, где оставили, ручаюсь вам. Пусть ваш раб посидит тут, а то небо затянуло тучами, солнца нет, и он, наверно, совсем замёрз. Надо же ему немного согреться. – Она одарила Давуса долгим взглядом. Меня, увы, женщины удостаивали подобными взглядами не часто. Надо же, только потому, что Давусу девятнадцать лет, у него густые чёрные волосы, плечи атлета и профиль греческой статуи…

– Она привела его сюда, чтобы полюбоваться им, - шепнул мне Эко.

– Ну да. Она же ценительница мужской красоты. Иначе почему она обожала Клодия и на дух не выносит Милона.

Женщина поставила перед нами блюдо с жареным кроликом и миску, затем достала ножи и тарелки и снова наполнила наши кружки.

Вообще-то я не очень люблю крольчатину – она слишком жирная, и костей много; но зажарен он был отменно, да и я был слишком голоден, чтобы привередничать. В миске оказалась репа в соусе. Отведав её, я нашёл соус превосходным, о чём не замедлил сообщить хозяйке.

– О, это совсем просто, - отвечала она. – Несколько зёрнышек тмина, зубчик-другой чеснока, ложка мёду, немного уксуса и оливкового масла. Моя мама всегда говорила, что репа требует острой приправы.

– Соус просто замечательный, - похвалил я, ничуть не кривя душой; а затем, сочтя, что настало время вернуть беседу в нужное русло, спросил. – Ты и раньше здесь готовила?

– Да, я иногда приходила помогать; особенно после того, как сестра родила.

– Но в тот день тебя здесь не было?

– Нет, я же сказала. Здесь были только моя сестра – она прибиралась наверху – и Марк.

– А днём раньше Клодий случайно не проезжал через Бовиллы?

– Да, сестра говорила что-то такое. Но в тот раз он не стал останавливаться. Просто проехал мимо со своей свитой. Сестра только заметила, что это он. Рядом ехал его сын и ещё несколько человек. Остальные были пешие.

– А Милон? Он ведь тоже должен был проезжать здесь – днём позже, незадолго до того, как всё и случилось?

– Да, моя сестра хорошо это запомнила. Она вообще до мелочей запомнила тот день – он для неё как кошмар, который никак не можешь забыть. Милон остановился ненадолго, чтобы напоить коней. Сюда ни он сам, ни кто-либо из его людей не зашли. А людей с ним было много. Сестра говорила, что он давно уже отъехал, а свита всё тянулась и тянулась за ним – как какая-нибудь триумфальная процессия в Риме. Он всегда так ездил; в особенности, когда она была с ним.

– Она – это Фауста Корнелия?

– Кто же ещё. Можно подумать, она без десятка слуг и служанок не может ни встать ото сна, ни отойти ко сну. Думаю, что и самому Гаю Папию – или, как ты его называешь, Милону – тоже нравится показываться в Ланувиуме перед друзьями и роднёй с множеством слуг и охраны. Дескать, посмотрите, какая я важная персона! Я и за порог не шагну без сотни прислужников!

– Сотни? Его что, сопровождали сто человек?

Хозяйка пожала плечами.

– Не знаю, сколько их точно было. Говорю же, сама я их не видела. Но сестра рассказывала, что когда они остановились тут, то заняли всё вокруг, как толпа на Форуме; а когда наконец стали отъезжать, то процессия растянулась на всю дорогу и, казалось, конца ей не будет. Марк тогда ещё пошутил: мол, если бы Милон поил своих рабов так же щедро, как своих коней, мы продали бы всё своё вино до последней капли и выручили бы достаточно, чтобы хватило на новую крышу для дома.

– Значит, людей у Милона было больше, чем у Клодия, когда тот проезжал тут днём раньше?

– Намного больше.

– Но с Клодием была лишь охрана, и все с оружием; а по твоим словам, Милона сопровождали лишь слуги да горничные.

– Не только. Милон всегда ездил с большой охраной. Так что кроме слуг и служанок Фаусты, там были ещё и гладиаторы, и не абы какие. Слышал когда-нибудь про Эвдема и Бирру?

– Как не слышать. Они что, тоже в свите Милона?

– С тех самых пор, как он их купил. В его духе: купить двоих самых знаменитых гладиаторов лишь для того, чтобы похваляться ими. Про Эвдема и Бирру даже я слышала; даром что смотреть, как двое людей убивают друг друга, мне ничуть не интереснее, чем любоваться на муху, роющуюся в навозе. Хотя среди гладиаторов бывают и такие, на которых приятно посмотреть. – Она бросила быстрый взгляд на Давуса, который сосредоточенно отдирал зубами мясо от кости. – Но эти Эвдем и Бирра примерно так же красивы, как ослиная задница. Они всегда шли в самом конце. Оба высоченные, как деревья. Громадины ходячие. И всегда где один, там и другой. Мой муж говорит, что они и на арене сражались в паре.

– Да, двое против двоих; а иногда и двое против четверых, - сказал Давус, оторвавшись от своего занятия.

Мы с Эко поглядели на него с удивлением.

– Откуда ты знаешь? – спросил я.

Давус прочистил горло.

– Просто когда я был ещё мальчишкой, мой прежний хозяин иногда водил меня и других ребят смотреть гладиаторские бои. У него у самого было несколько гладиаторов. Он и меня поначалу хотел тренировать для арены, но потом решил, что в гладиаторы я не гожусь – слишком мелкий; и что он выручит больше, продав меня в телохранители. А про Эвдема и Бирру хозяин всегда говорил, что ставить на них – верный выигрыш. Не важно, каким оружием они сражаются – трезубец и сеть, короткий меч, топор, со щитами или без. Они могли запугать одним своим видом: стоило им взглянуть на противника – и он цепенел от страха. Мой прежний хозяин говорил, что других таких устрашающих бойцов не найти в целом свете.

– А в тот день они тоже были с Милоном? – спросил я хозяйку, обмакивая кусок репы в соус.

– Ещё бы им не быть. Они первыми из людей Милона явились сюда. Сестра видела их из окна второго этажа.

– А твоя сестра оставалась наверху всё время?

– Она говорит, что услышала шум и стала спускаться. Она только успела увидеть Клодия и его людей, как муж закричал на неё, чтобы она шла наверх и оставалась там.

– Сколько людей было с Клодием?

– Сестра говорит, что не очень много. Пятеро; может, шестеро. И сам Клодий; он лежал вот тут, на прилавке, держась за плечо и кривясь от боли; и отдавал приказания.