Убийство. Кто убил Нанну Бирк-Ларсен?

Один в своем кабинете, Троэльс Хартманн опять приник к новостям. Было время, когда он жаждал быть упомянутым в первых строках выпуска. Но не теперь.

— Битва за должность мэра приняла драматический оборот, когда Бремер заявил, что один из участников программы интеграции Хартманна подозревается в убийстве.

Вошла Риэ Скоугор с телефоном возле уха, на ходу отбиваясь от очередного любопытствующего журналиста с помощью стандартного «без комментариев». Она закончила звонок и вручила Хартманну лист бумаги:

— Центральная партия требует провести собрание. Пришлось пообещать.

Хартманн выключил телевизор. Она уже шла обратно к двери.

— Что говорит полиция? — спросил он.

Она остановилась у двери:

— Я ни до кого не могу дозвониться. Троэльс?

Она даже не выглядела уставшей. Она выросла в жестоком мире городской политики, из которого его отец был изгнан, и чувствовала себя как рыба в воде…

— Ты понимаешь, что должен отстранить Кемаля от работы и официально, через прессу осудить его. Иначе…

— Не раньше, чем получу подтверждение от полиции. Когда у меня будет причина…

— Ты должен это сделать! Нам крайне важно доказать, что тебе нечего скрывать.

— То есть ты предлагаешь сдать все позиции? И мы будем делать не то, что правильно, а то, что нам диктует пресса?

Он встал, нашел свой пиджак. Почувствовал неожиданное спокойствие, удовлетворение от принятого решения.

— Бремер заговорил об этом не без причины…

Она встала у стены, склонила голову на правое плечо. Волна темных волос повторила движение. Как там говорил Мортен? Джеки Кеннеди на похоронах.

— Надо было придерживаться согласованного сценария. Зачем ты заговорил об иммигрантах? То, что Бремер клонил в ту сторону, совсем не значит, что ты должен следовать за ним.

— Я поступил так, как считал нужным.

— Ты все испортил.

— Это папочкины слова?

Она вспыхнула, выпалила:

— Нет, мои! Я хочу, чтобы ты победил. А ты лишаешь нас всех шансов.

— Кого — нас? Меня? Тебя? Твоего отца?

Она сузила вспыхнувшие гневом глаза:

— Так вот как ты это видишь?

— Я спросил…

— Знаешь, может, я не тот советник, который тебе нужен. Какой от меня толк? Ты все равно не следуешь ни одному моему совету.

Поворотный момент.

— Может быть, и так, — проговорил Хартманн.

— Вот что я тебе скажу, Троэльс: этот учитель виновен. И неважно, осудят его или нет.

— Ты так считаешь?

— Если так считает пресса. А газеты…

Он схватил свое пальто с вешалки:

— Дозвонись до полиции. Если они скажут что-то определенное… если они его арестуют… если они скажут, что он виновен…

— Слишком поздно.

— …вот тогда я буду действовать.

Она смотрела, как он уходит.

— Куда ты? — спросила Скоугор. — Троэльс, ты куда?

— Что с телефонами — отследили?

Майер не ответил, он еще сидел с трубкой возле уха.

Лунд разбиралась с документами фирмы Бирк-Ларсена, искала адреса складов и гаражей компании. Угрюмый Вагн Скербек не помогал ей, на вопросы отвечал неохотно. Она передавала всю обнаруженную информацию дежурному: склад в Сидхаунене, гараж в Вальбю, склад в доках Фрихаунен — без точного адреса.

— Где именно в доках? — спросила Лунд Скербека.

— На том складе я никогда не был.

От бумаг Лунд перешла к шкафчику с ключами, нашла один с биркой и адресом на ней.

— А что насчет этого склада? — показала она ключ Скербеку. — Он может быть там?

— Я же сказал вам: я ничего не знаю.

Майер наконец получил нужные сведения и закончил звонок.

— Вышка сотовой связи зарегистрировала телефон Кемаля в районе Фрихаунен.

Портовый район. По ночам пустует, там легко спрятаться, прикидывала Лунд.

— Он во Фрихаунене, — передала она дежурному. — Высылайте машину.

Дождь прекратился. Вокруг только черная вода Эресунна, и где-то вдали — Швеция. Волны отражали огни с противоположного берега канала. Бирк-Ларсен стоял на берегу, в свете фар фургона, спиной ко всему миру.

Звук. Он обернулся. Учитель вышел из машины. Не убежал, хотя мог, будучи моложе и здоровее. Мог хоть до самого города бежать от Бирк-Ларсена и его фургона.

Вместо этого он подошел к воде, уставился на волны.

— Мне очень жаль…

Совсем избавиться от акцента невозможно. Невозможно избавиться от того, кто ты есть.

— Меня ждет жена.

Слова. Откуда взять слова?

— Она беременна. Я не хотел бы, чтобы она волновалась. Наверное, мне лучше позвонить ей и сказать…

Еще одна сигарета в кулаке Бирк-Ларсена. Он почти забыл о ней, но теперь поднес к губам, втянул едкий дым в легкие, желая, чтобы дым заполнил все его большое тело, чтобы сам он превратился в дым, в ничто. Стать невидимым. Исчезнуть.

Слова. Они должны быть о ней. Больше ни о ком. Всегда.

— Нанна была звездочетом, вы знали это?

Учитель качнул головой.

— Так говорят про детей, которые рождаются лицом вверх. Они как будто смотрят в небо.

Столько воспоминаний, мешанина из образов и звуков. Ребенок… Его жизнь течет как река, не останавливаясь, постоянно меняясь.

— Мы сказали тогда, что она будет космонавтом. Чего только родители не говорят… — Он снова затянулся. — Мы говорим глупости. Даем глупые обещания, которые никогда не сможем выполнить.

Учитель кивнул. Как будто он знал.

Бирк-Ларсен бросил сигарету в воду, вздохнул, оглянулся на фургон.

— Ей ведь нравилось ходить в гимназию?

— Очень.

Потопал замерзшими ногами.

— Мне вот школьная наука не давалась. Одни проблемы там были. А вот Нанна… — Опять воспоминания. — Нанна была другой. Лучше меня.

На лице учителя появилось то особое выражение, которое учителя неизменно демонстрируют родителям.

— Нанна была очень способной ученицей.