Ученики Берендея
Шрифт:
– Ну-с, мы пойдём, мешать не станем боле. Прощайте, ребятишки, - прервал его занятие Евгений.
Бросил шевелить губами Старшина, загадочно кивнул.
Сразу за мостом дорога на три рукава делилась. Из учительского плаща, могу поклясться, из глубочайшего кармана варежка – находка наша, выбралась сама и упала на ответвление влево.
– Так я и думал, - учитель согласился с нею; с народною приметой трудно спорить.
Косматый лес грустил поодаль. Чья-то добрая душа воздвигла указатель с конкретным правилом: «Непроходимый». Дорога
И правда, некоторое время микроавтобус штурмовал колдобины, рычал в тылах… По мере углубления в чащу, дорога превратилась в тропку, местами пропадала вовсе, и нас не поставило в тупик только учителя чутьё. Чем глубже, тем мертвее и темнее становился лес, всё чаще кровожадные мерещились фигуры, всё норовили перебежать дорогу сзади. Как же я боролся с искушением оглянуться да которого схватить за воротник… Но тогда конец походу: коварный недруг ждёт того. Поэтому, чтоб гласом тварей распугать, я молвил спутнику: «Топор у стража на древке держится едва-едва… как-то несерьёзно».
– Заметил. Не подставлять же под расправу голову его. Солома, одним словом. Что скажешь о наконечнике копья?
– Сидит отлично.
– Эх, ты! Из глины наконечник, подкрашен краской. Под страхом оба проживают, что день придёт, и сам собою обнаружится обман. Кому Старшина, кому Апокалипсис.
Глаз у Евгения моего дражайшего намётан, я того не разглядел.
Вскоре стало так темно, что слуху больше доверять пришлось. Может, это обстоятельство и подвело. Ритмичные послышались удары впереди, правее чуть. По мере продвижения, ударных эхом оказался стук. В обманчивой глуши нашлось местечко для фанатов смертоносных ритмов. Свет голубоватым лезвием ударил по глазам - чужой, холодный. Евгения позвал я, ибо мудрейший вновь исчез, а предо мною тесовые воротища разверзлись, по обе стороны которых, сколько видел глаз, плясал из брёвен заострённых частокол. Внутри ограды здание в один этаж водилось - конюшня с доброй сотней окон. Свет с музыкой рвались наружу через них. Разве мы искали дискотеку?
Сказать по правде, я не мог привыкнуть к внезапным исчезновениям мудрейшего Евгения. Вечно пропадает, когда держать совет пристало. Но именно сейчас в достатке смелости нашёл я у себя, чтобы переступить порог.
Двор прибран, крошкой алого гранита посыпаны дорожки; невиданные на клумбах буйствуют цветы, хотя сам вид их навевал тоску. Вот фикусы причудливые в кадках, доска вчерашних объявлений и запах знаменитый, будто падаль некому убрать. Как видно, ландшафт-дизайнер яро взялся исполнять заказ, - хвать предоплату и, по обстоятельствам чрезвычайным, не вышел отдуваться.
Почётная доска с фасада засверкала: «Общежитие» - буквами аршинными, ниже - пятистрочье злобным, неразборчивым петитом. Однако, громкость потрясала не только слух, находилось в состоянии неустанного движения здание само, и потому петит к прочтению не годился совершенно. На крыльце парадном вахтёрша восседала с тетрисом обыкновенным… нет, показалось. Была она с вязанием штатным и с неприступностью на скулах.
– Как у йих мозги выдерживают?
– проронила, глаз не поднимая.
– К кому?
– Да я, собственно… Вы…
–
Мы к Синей Шапочке, - вдруг вырос за спиной Евгений. Евгений, гуру и дружище, вовремя приходит.Движения вальяжны и расчётливы, хоть по секундомеру проверяй. Вязанье бесконечное отложила, фундаментальное приподняла иго (имея передышку, стул маленько клея выдавил из трещин) и выудила книгу с данными о постояльцах, по ступенькам алфавита пальцем повела.
На букву «С» нужной «шапочки» не оказалось.
– На двоих - одна Синяя Шапочка?
– переспросила.
– С ориентацией порядок? Когда на севере произрастали пальмы, на юге свирепствовал собачий холод.
– Посмотрите на букву «Ша», - сказал я.
Очки напялила грациозно, по-великосветски, огрызнулась по-простецки:
– Что на неё смотреть? Букв много разных, похожих мало… Раз вы, молодые люди, незнаемых высот в образовании достигли, это не даёт вам права похваляться. У нас, представьте, на сто вёрст вокруг не сдали ни единой школы. Как под крышу подходило дело, так хозяин сыскивался новый. Богатеи, знамо дело, денежки под что спускают, - то институт девиц на выставку, то казино, корчму и прочий бизнес… «Ша» - это где-то ближе к эпилогу, верно?
Даваться диву впору, как безграмотная дамбообразная матрона угадывает из книги имена. На то она и память.
– Нашла! Вот они, все туточки, родненькие; Зелёная, Крапчатая, Бедная да Бледная и Синяя. Читаем будто: Синий Головной Убор на стройку молодёжную подался… Слыхали, нет ли, города пустеют, зарастают лесом, работы привалило - край непочатый. На трудокапитал иные принцы падки: и справить свадебку, и отложить на памперсы, тетрадки.
– Куда?..
– У меня театрально дрогнул голос.
– Куда Красную подевали?
Фолиант захлопнула она, принялась за спицы.
– Кто ни приходит, всем Красную подавай. Журналисты, что ль? Сенсации вам тут не будет. Годков-то сколько ей, сам посчитай. Да померла Червонка той зимой, акурат как минское «Динамо» в чемпионы вышло. За общежитием ей обелиски установлены: от благодарных читателей, потом - от благородных писателей и ещё этих… благополучных издателей. Сходите, полюбуйтесь сами: по красной шапочке на обелиск стандартный вышло, со всем уважением к усопшей.
– Но я в окне сам лицезрел в головном уборе красном гражданина, если не гражданку, - настаиваю я.
Не может быть, те показалось, - она рукою повела, все возраженья отметая.
– Ничуть! ВО ЛЖИ НЕТ НИКАКОГО СМЫСЛА.
Призадумалась, рукам не позволяя передышки, затем обеими всплеснула:
– Твоя правда, так то ж Дед Морозоносец. Проездом возвращался с праздников и загостил. Я намекала - де, пора за дело браться, так оне на перегаре говорят - ты нам не указ.
В нас троих, практически в упор, ударила шрапнель: шампанского запасы свободу обретали способом известным. «С Новым Годом!» - кричали справа. «Горько!
– надрывались слева, дружно принялись считать: - Тысяча… девятьсот девяносто девять… девятьсот девяносто восемь…»
Сообразил я первым, очевидно: «Жениха пора спасать».
Евгений указал себе за спину молча. Там, вдоль окон, с отрешённым взглядом брёл тощий музыкант со скрипочкой волшебно-малой, юноша совсем. Платье обветшало, ноги босы - столь неприветливы дороги, шалы и прохладны росы.