Учитель. Назад в СССР. 2
Шрифт:
— Ага, вот оно! Гоша, вот смотри… — Лапшин развернул мою схему на столе перед Гошей. — Ты понимаешь, а? Всё гениальное просто! Да если у него получится собрать эту… что это? Ах, да, лампа! Эту лампу, её можно патентовать и запускать в производство! Лампочку Ильича в каждый дом, а? — хохотнул Геннадий Анатольевич. — Так сказать, вернёмся к истокам и напомним, с чего начиналась слава нашей страны! Тем более впереди пятьдесят лет Октябрьской революции! Егор, уверен, начальство оценит и твою задумку, и твоё исполнение!
Мне не понравился взгляд, который кинул на Лапшина молчаливый слесарь
Смысл улыбки прояснился в недалёком будущем, но тогда я ещё не знал, чем для меня лично обернётся далеко не самая мудрёная поделка. Причём идея по факту и вовсе не моя, позаимствовал я её из своего будущего. Или уж прошлого? Один чёрт, я уже запутался во всех этих временных моментах!
Тем временем Геннадий Анатольевич продолжал вещать:
— Ты понимаешь, лента ему нужна, — наставник хмыкнул. — Не поверишь: светодиодная! — Почемучка покачал головой. — Ну, чудак-человек, верно? Светодиодная! Такого в природе нет! Но идея хороша, да, хороша же, Гоша?
Слесарь молчал и невозмутимо дымил папиросой. Я удивился, обнаружив на столе пачку «Герцеговины Флор». Если не ошибаюсь, стоили они раза в четыре дороже обычной «Примы» или там «Севера», которые курили простые работяги. Однако, интересный слесарь. Читал, что «Герцеговину» курил сам Сталин, предпочитая их любым другим папиросам.
Я более внимательно пригляделся к Юрию Витальевичу. А ведь точно, непростой слесарь, явно непростой. Вот вроде и выглядит как обычный советский трудяга, да не совсем. Как говорится, и ботиночки вроде обычные, но качеством получше, и рубашка хорошая под спецовкой, стрижка модная.
Мысленно одёрнул сам себя: что-то тебе, Саныч, мерещится непонятно что, так и до шпионов доиграться недолго. Ну а что, местечко тёплое, считай, все тайны страны Советов в одном месте собраны. Да ещё и непосредственное участие обеспечено гению инженерной мысли. Буквально по золоту ходит каждый день. По интеллектуальному.
Из задумчивости в реальность меня вернул голос Почемучки, который продолжал расписывать молчаливому Юрию Витальевичу идею.
— А если и есть, то у военных. Но сомневаюсь, что ленты. Какие ленты? Но идея хороша, да, хороша! Егор Александрович, ну какая тебе школа? С твоими идеями тебе к нам надобно! А? Ладно, об этом потом, потом. Да. Так вот, дорогой мой Юрий Витальевич, надо бы помочь юноше! Очень талантливый, на пустом месте — и лампа. Ты понимаешь, да? А за основу, знаешь, что берет? Не поверишь! Цилиндр! — Лапшин восхищено прицокнул. — Обыкновенный автомобильный поршень… двигатель…
Лапшин окончательно запутался, на секунду остановился, задумчиво пожевал губами, а затем продолжил.
— Так вот, да… Ленты… светодиодные ленты, ты понимаешь, ему подавай. А где их взять? Совершенно секретная информация.
— Геннадий Анатольевич, можно я? — мягко вступил я в монолог наставника.
— Что? А, Егор, конечно, конечно!
Я кивнул и в двух словах объяснил Юрий Витальевичу, что мне необходимо для моей задумки. В каптёрке повисло странное молчание. Лапшин уселся
на стул, придвинул к себе чертёж, над которым до нашего прихода мозговал слесарь, и потерялся. Я молча ждал ответа, товарищ гений также молча курил, глядя на меня.— Ну, светоиды точно не достану. Это только у оборонки… — когда слесарь заговорил, я даже не сразу понял, что это его голос, настолько он не соответствовал внешности. Чистый бас, ему бы в хоре петь.
Я включился в разговор.
— О светодиодной ленте я даже не мечтаю, — сказал и на секунду подвис: не ляпнул ли снова лишнего? Ну да чёрт с ним, слово не воробей уже вылетело, ловить поздно.
— Мне бы лампочек мелких таких, знаете, как на гирляндах современных. Я их выкрашу в красный. Но главное — переключатель нужен. Здесь вся соль в переключателе, чтобы, значит, светильник ровно горел, а при желании мигал.
— Хм… — Гоша задумчиво на меня посмотрел, потом перевёл взгляд на схему. — Есть у меня и лампочки, и переключатель.
— Поделитесь? — поинтересовался я. — В долгу не останусь.
— Разберёмся, — махнул рукой гений инженерной мысли, он же самородок, буквально спрыгнул со стула, потому оказался необычайно низкого роста, и молча покинул каптёрку.
Я несколько растерялся и с удивлением смотрел вслед слесарю, который исчез в дверном проёме.
— Это да или нет? — обернулся к Геннадию Анатольевичу, который внимательно разглядывал схему, которую изучал Юрий Витальевич до нашего прихода.
— А? Что? — Лапшин очнулся, завертел головой, рассеянно улыбнулся и снова склонился над чертежом. — Вернётся, — убеждённо заметил он и снова потерял интерес ко всему происходящему.
Я шагнул поближе, заглянул через плечо, пытаясь понять, что же так заинтересовало профессора. Чертёж оказался любопытным, но чтобы понять суть, нужно знать, для чего придумали странный подъёмный механизм.
Лапшин что-то увлечённо чертил в тетрадке слесаря, я терпеливо ждал, чем всё закончится, прикидывая, как буду добираться домой. Напоминать профессору о том, что он собирался меня довезти, не хотелось, а с его рассеянностью всякой может случиться.
— Чем богат — поделюсь, — раздался позади басовитый голос Юрия Витальевича.
Мозолистые руки бережно поставили на стол деревянную коробку, открыли крышку, вытащили из ящика ещё одну коробочку, поменьше, и вот уже оттуда появились на свет миниатюрные лампочки. Точно такие, какие я искал.
Затем слесарь порылся в ящике среди других богатств и вытащил переключатель. Ему я обрадовался гораздо больше. Всё-таки игра со светом и была ключевой в моей задумке.
— Спасибо, что… сколько? — прикидывая, хватит ли у меня налички за такое богатство.
— Сочтёмся, — пожал плечами Юрий Витальевич. — Хотя нет… вот что…
Геннадий Анатольевич изумлённо глянул на самородка, видимо, впервые на его памяти слесарь захотел получить плату за свои запчасти.
— Ты, это, как соберёшь, привези показать, — неожиданно попросил Юрий Витальевич, требовательно глядя на меня снизу вверх. — Покажешь, как говорится, расскажешь, что да как. Идея любопытная, как говорится, вроде понятно всё, а вот как работать будет — интересно посмотреть, как говорится.