Удар током

Соболев рассеянно доложил, при этом прокручивая новость о Доосе со всех сторон. Вот он шанс. Кто же тайный доброжелатель? Кажется пришла пора подтолкнуть ситуацию. Ещё вчера, кроме саднящей обиды и затаённой злобы ничего не было, но сегодня с утра, он уже знал как ему поступить. Откуда пришли особые знания он не осознавал, но в голове сложилась цепочка выверенных поступков, словно неведомый собеседник направлял и подсказал дальнейшие действия. Мелькнула мысль, а вдруг это я сам из будущего? В Конторе на сегодня дел больше нет, пора ехать в ОЛИБ. Лаборатория встретила знакомыми лицами сотрудников, гулом ЭВМ, обвораживающим запахом распустившегося жасмина на окне. Память о секретарше, которая всё-таки уволилась после памятной ссоры. Просмотрел журнал испытаний, затем решительно направился к Феде Чистякову, ковырявшемуся в электронном блоке установки.

– Федя, не в службу, а в дружбу смотайся на Финляндский вокзал. Забери из камеры хранения коробку с автономным блоком питания. Мы заказывали в Архангельске в опытной мастерской при заводе “Красная кузница”. Встретить курьера было некому, а он вёз ещё один заказ в Москву и опаздывал на поезд. Договорились, что оставит коробку в камере хранения, вот номер и код ячейки. Полный бардак с доставкой, но сам знаешь, как нужен образец. Сделаешь?

Поймав на лице сотрудника недоумение, добавил:

– Сам не могу, жду междугородный звонок, а в боксе держать изделие не стоит. Сам понимаешь, кругом секреты.

Чистяков быстро собрался и исчез. А Соболев прокручивал свои действия и примерял ситуацию, в первую очередь на собственную безопасность. Бомбу привезёт лаборант, а не он. После акции Контора пошагово будет отслеживать все предшествующие события и действия сотрудников. Вычислят и Чистякова с коробкой, его просьбу. Всё по плану. Должно срастись, зря что ли сам конторский, комбинация беспроигрышная. Через два часа в лаборатории появился Чистяков.

– Всё как вы просили, ну и жарища на улице.

– Спасибо, Федя. Положи на стол.

– Может откроем и посмотрим, что там северные умельцы наваляли?

– Мне сейчас снова звонить будут, подожди, мне надо зарегистрировать прибор, потом можешь колдовать. Я тебя позову.

Чистяков положил на стол обыкновенную коробку из под обуви перетянутую несколько раз бечёвкой, стянутую несколькими узлами. Судя по усилию, посылка тянула на несколько килограммов. Когда закрылась дверь в комнату зама, Соболев преобразился. Молниеносно вскрыл коробку, аккуратно достал адскую машинку, завёл будильник на три часа и соединил провода импровизированного таймера. В коробку вложил блок питания, полученный утром из рук в руки от курьера, сунул сопроводительные документы и заново перевязал. Под бечеву подсунул накладную. Вспомнил как неудобно нести притянутый поясным ремнём блок через охрану корпуса. Натёртый живот того стоит, осталось занести бомбу в изолированный испытательный блок, находящийся напротив его крошечного кабинета. Выглянул в коридор и быстро прошмыгнул аппаратную, оттуда в к прототипу. Открыл дверцу железного шкафа подстанции и сунул вниз взрывное устройство. Никем незамеченный вернулся в кабинет и позвал Чистякова.

– Давай распаковывай и продиктуй номер изделия. Занесу в журнал и монтируй. Доос ещё не приходил?

– Не знаю, я же уезжал. Сейчас посмотрю.

– Тогда не надо, сам загляну к нему.

Когда Федя забрал блок питания, Соболев перевёл дыхание, вышел в коридор и постучался к Генриху Ивановичу. Из-за двери ответили. Из кабинета слегка растрёпанная вылетела Колыванова. 2 вот ведь ненасытны” успел подумать Соболев.

– Здравствуйте, Генрих Иванович. Получили блок питания, Чистяков сейчас монтируют. Сегодня запустим?

– Спасибо, Виктор Сергеевич, сегодня уже поздно, перенесём испытания на завтра.

– Как скажите, я тогда пойду.

После скандала отношения оставались вежливо-деловыми. Не считая нескольких посиделок с возлияниями, во время прошлогоднего ремонта, их взаимоотношения и раньше не отличались дружеской направленностью. Оба оживали лишь когда дело касалось чисто теоретической части исследований. В голове мелькнуло “говоришь на завтра, а завтра для тебя уже не будет”.

Ночью 22 июня 1972 года в лаборатории произошёл взрыв. В помещениях начался пожар. К началу рабочего дня пожарные свернули гидранты и уехали в депо. На месте остались пожарные инспекторы, дознаватели из калининского РУВД и толпа зевак со стороны улицы Курчатова. Днём были допрошены сотрудники лаборатории, дело о взрыве взял Большой дом. После обыска в квартире подозреваемого Дооса Генриха Ивановича, было обнаружено самодельное взрывное устройство. Заведующий лаборатории ОЛИБ взят под стражу и водворён в следственную тюрьму Ленинградского управления КГБ на Шпалерной улице.

Управление ОЛИБ стояло на ушах. Взрыв закрытой лаборатории, да ещё такой дерзкий отметал случайности. Первоначальная версия о технической неисправности, отметалась результатами экспертизы. Были обнаружены остатки самодельной бомбы и следы динамита. Серебрякова вызывали в Москву. Перетряхнули всех причастных к деятельности лаборатории, в первую очередь Соболева, Чистякова и ряда других сотрудников. Вроде бы выигрышная позиция Соболева, как действующего сотрудника, обернулась против него. Он был выведен за штат на время расследования. Группа чекистов из Москвы, допрашивала с пристрастием старшего лейтенанта. Всплыла история с коробкой из под обуви, но обгоревший корпус блока питания снимал подозрения с Чистякова и Соболева. Практика использования камеры хранения, являлась довольно распространённым способом, курьерская служба доставки бандеролей и посылок задействована лишь в особых случаях закрытых для государственных закрытых учреждений. ОЛИБ с её статусом секретности попадала в разряд закрытых учреждений, но как водится, в каждом правиле есть исключения. Нити заговора вели к Доосу и мнимой разведки БНД Германии и коллег из США. Анонимка и главный компромат - взрывное устройство, несчастному Генриху Ивановичу надежд не оставляло. После допросов с пристрастием, Доос уже готов был признаться во всём, но сердечная недостаточность и вовремя не оказанная помощь тюремных врачей, привела к летальному исходу. Начальство передохнуло: нет человека и нет проблемы. Главное, враг был вовремя схвачен и обезврежен. В истории страны таких “врагов” сотнями тысяч расстреливали и замучивали в концлагерях. Одним больше, одним меньше.

Ленинградское ЧП дошло до самого верха. Председатель КГБ, Юрий Андропов, на расширенном закрытом совещании, признал исследования лаборатории преждевременными и неперспективными. Приказом по ведомству ОЛИБ был расформирован, сотрудникам напомнили про подписку о неразглашении государственной тайны и распустили. Старший лейтенант остался служить, ему было присвоено очередное звание за раскрытие шпионской сети в на закрытом объекте министерства обороны. Вдова Дооса вместе с детьми переехала к родственникам в город Энгельс. Чистяков перешёл работать в НИИ Фока старшим научным сотрудником.

Судьба попаданцев в СССР пошла самотёком. Тех кто усердствовал и без конца рассказывал о будущем, убирали подальше или убирали в психбольницы. Петрушевский некоторое время числился за куратором Соболевым. Однажды всё изменилось…

ИСТОРИЯ ТРЕТЬЯ. НАШИ ДНИ

1. Кома

Сидя перед ноутбуком, можно отвлечься и привычно бросить взгляд на свой участок с высоты второго этажа. Кругом крыши дачных домиков, выглядывающие из зелёных шапок листвы. Дальше, размытый маревом, берег Финского залива. Сквозь двойные стеклопакеты пробиваются звуки деревенской жизни: беспорядочные собачьи гавки да петушиные переклички. Им вторит голос диспетчера, усиленный динамиками и сигналы тепловозов железнодорожной ветки Выборг - Приморск.

Дмитрий Сергеевич Петрушевский вернулся к экрану монитора. Пробежался по тексту и впечатал финальные строчки: “Ландышевка, 9 июня, 2016”. Слава Богу, воспоминания шестидесятипятилетнего мужчины, наконец увековечены в памяти жёсткого диска. Мемуары Петрушевский задумал писать ровно в тот момент, когда понял, что здоровье начало давать сбои и чувствительно сигнализировать хозяину о возрастных изменениях. Хозяин разозлился и дал бой главным хворям: гипертонию приструнил, бросив курить и прикладываться к рюмке, катаракту ликвидировал в клинике Федорова. Остальным болячкам не давал поднять голову, задействовав эффективный аптечный набор пенсионера, что помогло освободившуюся энергию направить в литературное русло.

Писательского дара может не дано, но складно излагать свои мысли у Петрушевского получалось: пенсионер был эрудирован, весьма начитан, да литературные опыты уже имелись. Дмитрий Сергеевич быстро осознал, что автобиографический роман интересен только ему самому. Сын подтрунивал, невестка вежливо улыбалась, шестнадцатилетней внучке не до того, а супруга и вовсе считала “графоманский опус” напрасной тратой времени. Он не обижался, не спорил, в глубине души считая, что когда-нибудь близкие или знакомые оценят и поймут. Но это потом. А пока хватало сил и желания, ежедневно проводил час другой за ноутбуком, вычленяя из памяти этапы непростого жизненного пути.